Как сказано у Чехова в «Черном монахе»: «Я часть твоего воображения, твое воображение есть часть природы, следовательно, я часть природы». На самом деле это нехитрый довольно силлогизм, в котором содержится ловушка. Ведь воображение не есть часть природы. Или, по крайней мере, другая природа. То, что являлось Андрееву, – мне не важно, было ли это бесовским наваждением или ангельским откровением… То есть важно, но я не беру это в степень. Это имело литературную ценность прежде всего, книга Андреева – это гениальное литературное произведение. А все духовидческие странствия, начиная от Сведенборга и кончая некими нашими современниками, которым тоже открываются небеса, – это не более чем проекция. Пересказ сна дневным языком. Может быть, Андреев что-то видел; может быть, ему что-то представлялось. Но то, что он видел, было продуктом гениального творческого воображения, а вовсе не Шруграми или иными кругами ада или рая. Звента-Свентана, и так далее.
То, что видел Андреев, было в большей степени литературным продуктом, литературным конструктом Серебряного века. Поэтому ему и являлся, например, Блок, «опаленный языками подземельного огня» (это дословная цитата из Блока). Ему являлись любимые им люди, ему являлись души рек, которые он так любил, ему являлись титаны Возрождения. Он о них думал, и ему было откуда это извлечь – из глубин своего мозга, но называть это реальными видениями – это значит обеднять его творческий дар. Он был гениальным поэтом, я думаю, лучшим поэтом своего времени, вот того именно времени, 40-х годов. Я думаю, что лучше «Ленинградского Апокалипсиса» в то время ничего не написано. На том же уровне есть стихи, но это поэма-наваждение из того же ряда, что и «Стихи о неизвестном солдате» или переделкинский цикл Пастернака, или «Поэма без героя» Ахматовой. Но приписывать это каким-то божественными видениям , – пишущие люди понимают, что это наша проекция. Хотя без божьей помощи ничего не делается.
