Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература
Кино

Замечаете ли вы у позднего Нолана отсылки к Стругацким: например, «Интерстеллар» напоминает «Далекую Радугу», «Страну багровых туч»?

Дмитрий Быков
>500

Понятно, что «Довод» («Tenet») отсылает, формально говоря, к людям, живущим задом наперед, то есть к последней части «Понедельника…». Но мне представляется, что Нолан, конечно, не читал Стругацких, не мог читать, был от этого крайне далек. Просто дело в том, что Стругацкие обладали уникальным чутьем даже не на главные проблемы эпохи, а на свежие фантастические идеи, то есть что может случиться. Роман или цикл романов: проблема воспитания, проблема существования во времени и обратного существования, проблемы эсхатологические. «На последнем берегу» они вцепились в нее, и из этого фильма сделали «Далекую Радугу». Так что здесь все не так просто. Это не влияние, это просто Нолану тоже присуще чувство сюжетообразующей пружины.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Желчный кролик 16 нояб., 07:54

Судя по тому, как активно тырит Голливуд идеи у Стругацких, почему же вы отказываете им в образованности? Стругацкие - выдающиеся фантасты мирового уровня. И не читать их для человека, делающего фантастику, сродни изобретению велосипеда заново. Убеждена, что читал и потырил в надежде, что не читал никто другой из западного мира.

Согласны ли вы, что фильм «Довод» Кристофера Нолана — это визуальная метафора войны прошлого с будущим?

Да, совершенно точно. Скажу вам больше: это метафора их сосуществования. Потому что прошлое не проходит.

Вам кажется, что ваше прошлое прошло, а оно вас догнало. Прошлое и будущее сосуществуют, входят в конфликт, взаимно уничтожаются. И ничего невозможно с этим сделать. Люди из будущего продолжают ходить среди нас. Война прошлого с будущим сегодня особенно очевидна, потому что происходит диверсификация человечества.

Знаете, у Севера Гансовского есть такая повесть «Шаги в неизвестное», где герой неожиданно оказывается в мире замедленном. Там взорвалась шаровая молния, он был свидетелем этого взрыва, и в результате он живет со скоростью, примерно в 900 раз превышающей…

Когда вы делите людей будущего на два лагеря, не кажется ли вам, что вы упускаете еще одну группу — люди «киборги»?

Видите ли, попытка увидеть в киборгах новый человеческий тип предпринята у Стругацких в «Далекой Радуге», где Камилл (если вы помните, это такой человек-машина) испытывает главные проблемы с бессмертием. Он там на протяжении повести шесть раз умирает, если я правильно помню.

Но мне-то кажется, понимаете, что сращение человека с машиной сработает в одном направлении — оно сделает быстрее человека, оно, наверное, позволит ему освоить телепатию, если чип какой-то позволит ему с помощью Интернета связываться мгновенно с любыми библиотеками, хранилищами знаний, с любыми соседями и так далее. Но принципиально это ничего в человеке не изменит. Ребята, ну, это хорошо было бы, если бы…

С каких произведений лучше начать знакомство с творчеством Братьев Стругацких?

Если вам до 12 лет — с «Попытки к бегству». Если вам 14–15 — «Понедельник начинается в субботу». А если вам 16–17 — настаиваю на этом!— с «Миллиарда лет до конца света». Это абсолютно великий роман. В «Миллиарде лет до конца света» вообще впервые построена такая фабула — вот этот деперсонифицированный сюжет, где людям противостоит гомеостатическое (или как оно там иногда называется?), гомеопатическое мироздание. Это очень сложная книга, сложные мысли в ней высказаны, но она, во-первых, самая увлекательная из всего, а во-вторых, она касается вашей повседневности. Кто из нас не замечал, что когда мы начинаем делать любимое, нравящееся нам дело, сопротивление мира качественно возрастает.…

Согласны ли вы с формулой Эриха Ремарка — «чтобы забыть одну женщину, нужно найти другую»?

Я так не думаю, но кто я такой, чтобы спорить с Ремарком. Понимаете, у Бродского есть довольно точные слова: «…чтобы забыть одну жизнь, человеку, нужна, как минимум, ещё одна жизнь. И я эту долю прожил». Чтобы забыть одну страну, наверное, нужна ещё одна страна. А чтобы забыть женщину — нет. Мне вспоминается такая история, что Майк Тайсон, у которого был роман с Наоми Кэмпбелл, чтобы её забыть, нанял на ночь пять девушек по вызову, и все — мулатки. И они ему её не заменили. Так что количество — тут хоть пятерых, хоть двадцать приведи,— к сожалению, здесь качество никак не заменит. Невозможно одной любовью вытеснить другую. Иное дело, что, возможно, любовь более сильная — когда ты на старости лет…

Почему внимание русского художника больше концентрируется на советской культуре 20-30-х годов?

Это очень просто — не преодоленная травма. Просто не преодоленная травма 30-х, необъяснимый механизм репрессий. Или, вернее, он не объяснен. Вот мне опять кажется, что в книге «Истребитель» я его объясню. Когда-то мне казалось, что я объяснил его в «Оправдании». Когда–то казалось, что я объяснил его в «Иксе». Это такая вещь необъяснимая, неисчерпаемая. Это травма, с которой приходится жить; травма нового знания о человеке. Ну и потом, понимаете, сказал же Пастернак: «Естественность в мире стремится к чистым образцам». Мы можем написать про современность, но зачем писать про современность размытую, гибридную, когда у нас есть такая потрясающая реальность 20-х годов, 30-х годов,…