Откуда у Раскольникова возникла его теория преступления? В чем ее суть?

Потому что нравственные законы распространяются только на тех, кто их над собой признает. Это совершенно очевидно. Медный таз не может вообразить себя деревянным, а человек может вообразить себя неуязвимым.

Вот как Путин, который хотел бы вывести себя из под действия моральных законов и оставить за собой только исторические. А исторические, как ему кажется, в нравственным смысле амбивалентны. То есть если ты великий, то тебе можно.

Это раскольниковское заблуждение, давно уже разоблаченное Достоевским. Потому что физиология человека, показывает он, универсальна вне зависимости от статуса. Кстати говоря, и Наполеон, как очень остроумно показал Юрий Арабов, тоже в конце…

Через странную вещь это шло у Достоевского, через публичное покаяние и вообще через публичность. Собственно, возрождение Ставрогина начинается с того, что он свою исповедь показал Тихону, что он публично высказался о своей греховности, о своей, ну прямо скажем, о своем падении. Потому что растление ребенка и доведение его до самоубийства — это грех непрощаемый. И Матреша, ведь она пришла из «Преступления и наказания», когда Свидригайлов принял решение о самоубийстве вот именно после того, как ему приснился сон о растлении ребенка. Он увидел свою душу: душа, девочка (евангельский символ, «Талифа, куми», вот такой очень часто у Достоевского), девочка. И то, что ребенка растлил Ставрогин — это,…

Да, конечно. Абсолютно точный вопрос — и я счастлив, кстати, что он в процессе разговора пришел от жены,— потому что Порфирий Петрович же и сказал: «Я поконченный человек-с». Потому что у него в прошлом был опыт Раскольникова. И не случайно Порфирий Петрович — это камео Достоевского в романе. Это человек 40 лет, с беспрерывными пахитосами, с желтым цветом лица, нездоровым, с жидким, текущим блеском подвижных маленьких глаз,— да, это такой автопортрет. Это он же, признаваясь в любви Анне Григорьевне, сказал, что он поконченный человек. Убив в себе крестраж, можно чем-то стать. «Станьте солнцем — вас все увидят». Конечно, Порфирий Петрович — это детектив, сыщик, в котором крестраж…

Видите ли, если говорить об Арсении Тарковском, то «Чудо со щеглом» — просто юмористическое произведение. Если об Андрее, то, видите, с юмором там сложно. Весь юмор, который у него был, на мой взгляд, пришел от Стругацких. И он есть, конечно, в «Сталкере» — такой мрачноватый юмор в диалогах, и, конечно, есть некоторый юмор в самом замысле: что никакого не происходило чуда, никакого посещения не было, была обычная техногенная катастрофа, а все остальное выдумал Сталкер. Вот это уже была идея самого Тарковского — убрать из сценария всю фантастику. И что комната не исполняет никаких желаний, они сами исполняются, что мартышка родилась такой, не потому что она мутант, а потому, что рождаются иногда…

Знаете, у Тендрякова не так много топ-текстов. У него есть хорошие вещи. Но, видите ли, попытки Тендрякова ставить проблемы в тотально аморальном и кривом обществе (как в «Расплате»: а вот имеет ли право подросток застрелить отца-алкоголика?) … Вся ситуация искусственная и кривая. Поэтому рассуждать о правах в этой искусственной ситуации –  тут хочется лишь повторить слова Набокова о Достоевском: «Раскольникову нужен не читатель, не писатель, не священник, а психотерапевт». «Шестьдесят свечей», совсем больная, выморочная вещь «Ночь после выпуска», хотя в ней остались какие-то приметы сложной душевной жизни человека ранних 70-х. Вообще Тендряков  – писатель первой…

Хороший вопрос. Как одно из зеркал Раскольникова. Перед Раскольниковым поставлены три зеркала: это Разумихин, Свидригайлов и Лужин. Вот в этих зеркалах он отражается. Разумихин — это здоровая часть его души (мы помним, что Расколькников выхаживал больного товарища), в Раскольникове есть честность, довольно высокая эмпатия (мы помним, как он там помогает Мармеладовым), он бывает даже добрым, хотя эта доброта истерическая, импульсивная и применительно к убийце это слово не очень звучит. Но Достевский верно предугадал, как называет это Губерман, «убийцы с душами младенцев и страстью к свету и добру». Второе зеркало — это Свидригайлов, это возможный уход не скажу в сладострастие, а в…

Я считаю его очень крупным публицистом, превосходным фельетонистом, автором замечательных памфлетов, очень точных и глубоких публицистических статей. И его манера (конечно, манера скорее монологическая, нежели, по утверждению Бахтина, полифоническая), его хриплый, задыхающийся шёпоток, который мы всегда слышим в большинстве его текстов, написанных, конечно, под диктовку и застенографированных,— это больше подходит для публицистики, для изложения всегда очень изобретательного, насмешливого изложения некоего мнения, единого, монологического. Все герои у него говорят одинаково. Пожалуй, применительно к нему верны слова Толстого: «Он думает, если он сам болен, то и…

Если говорить объективно и, по возможности, лапидарно, то Свидригайлов — одно из зеркал, поставленных перед Раскольниковым. Один из вариантов катастрофического развития его души.

Если Лужин — это такой уж совсем прагматический извод Раскольникова, его теории «целого кафтана» и далее мысли Чернышевского о «разумном эгоизме» (в общем, один вариант безбожия — бытовой, приземленный, мещанский), то Свидригайлов — это чуть более барский, чуть более дворянский, чуть более аристократический вариант того же русского ницшеанства, ницшеанства до Ницше.

И Свидригайлов — это как раз случай человека, который погубил свою душу. Ведь девочка всегда символ души.…

Дело в том, что Достоевский никакого Петербурга не придумывал. Достоевский описал Лондон Диккенса.

Если вы бывали в Петербурге (возможно — наверное, вас заносила туда судьба), вы могли обратить внимание на то, что это город светлый, ровный, прозрачной, очень дружелюбный к туристу. Один из самых красивых городов мира. А то, что описывает Достоевский — это Лондон, как он его вычитал у Диккенса.

Конечно, на Петроградской стороне есть мрачные и зловонные окраины. Они и сейчас есть, и тогда были. Но тем не менее, Сенная — район, где жил Раскольников — это всё-таки центр Петербурга. Я понимаю, что каморка Раскольникова похожа на гроб. Но каморками, переулками и подворотнями этот…

Совсем они не похожи. Они похожи разве что по общего моральному пафосу, но не похожи по главному подходу: в «Преступлении и наказании» вопрос ставится в мировоззренческой плоскости, а разрешается в физиологической. Почему нельзя убивать старуху? Если убить старуху можно, хочется, не очень трудно технически и, по разным вариантам развития сюжета, не так уж и опасно (Николка признался, «махочка черточка» — Свидригайлов, подслушивающий Раскольникова, кончает с собой в следующей главе, так что на Раскольникова при тех методах следствия буквально ничего нет). И тем не менее старуху убивать нельзя, потому что то, что после этого происходит с Раскольниковым, буквально превращает его в…