Вообще-то это Хаксли. Послевоенными являются все авторы, которые пережили Первую мировую войну. После Второй, как ни странно (хотя ничего в этом нет странного), такой силы, такой мощи был культурный шок, что писать о Второй мировой войне начали не сразу. И писали о ней довольно поверхностно, старались ее не касаться или умалчивать о безднах, которые таятся в душе. Например, «Эсме – с любовью и убожеством» (или «Посвящается Эсме», «For Esmé – with Love and Squalor») – это, наверное, самый мой любимый рассказ из сэлинджеровской поздней «девятки». Абсолютно гениальный рассказ, и мальчик этот Чарльз, и девочка Эсме с ее трогательными маленькими ушками и аккуратными волосами, такой патологической вежливостью необычайной европейской. Это же все написано гораздо позже, да и война там не описана.
Строго говоря, военных романов так и не появилось тогда. Ведь даже Хемингуэй, который был уверен, что уж о Второй мировой войне он напишет главный свой роман, задумал трилогию «На земле, на воде и в воздухе», написал из нее водную часть – «Острова в океане», был ею недоволен (думаю, не без оснований) и при жизни это не печатал. Хотя Новодворская считала это лучшей его книгой, я же признать этого никак не могу.
Вторая мировая война, по большому счету, не описана, потому что существует очень много идеологических препон на этом пути, слишком много вещей, которые нельзя говорить, слишком много откровений, недоговоренных до конца. По большому счету, у нас и военной-то прозы нет. А уж прозы межвоенной; прозы, которая может появиться сейчас, – я думаю, ее придется ждать чрезвычайно долго.
Я еще хотел сказать, что идея о череде обнулений – это идея романа Марины и Сергея Дяченко «Армагед-Дом», где паузы между этими обнулениями становятся все короче. Наверное, это та схема, которую чертит в романе «Пирамида» один из героев Леонова, где вся история человечества предстает как цепь треугольничков с уменьшающейся медианой. Катастрофы, после которых дым всегда пожиже, а труба пониже. Человеческая история, ничего не поделаешь, это череда глобальных катастроф, паузы между которыми становятся все короче, а результаты восстановления все жальче, все беднее. Не знаю, почему это так. В романе Дяченко делается предположение, что люди утрачивают альтруизм, поэтому они не берегут ни себя, ни мир, в котором живут. Вообще, «Армагед-Дом» – очень важный, великий и абсолютно пророческий роман.
