Когда ждать продолжения повести «Списанные»?

Ну как вам сказать… Свиридов вообще неприятный герой, и он таким сделан нарочно, но это ведь показывает влияние страха на человека, это показывает, что страх — это самое деструктивное и омерзительное чувство. Поэтому вот, как сказано у Честертона: «Всему, чего вы боитесь, надо идти навстречу, потому что оно смеет портить воздух вашей жизни, смеет портить вам жизнь». Страх — там сказано у меня — что он многократно умножает всё омерзительное, всё, что есть в вашей жизни и практически сводит на нет хорошее. Это главная особенность, главная функция страха. Я ненавижу это ощущение, конечно, борюсь с ним, как умею. Все ему подвержены, но Свиридов — это как раз… Понимаете, ну у меня довольно…

Самое убедительное описание смерти, конечно, у Толстого в «Смерти Ивана Ильича», когда он думал сказать «Прости», а сказал «Пропусти». Тут уже невероятная глубина и сила. И когда над ним сказали «Кончено», а он подумал, что кончена смерть, потому что уже начинается другое существование. Это абсолютно точно. Смерть физического тела обозначает собой только начало, пусть даже очень кратковременное, но всё-таки начало другого бытия.

А что касается «красивое-некрасивое» — знаете, Астафьев говорил (он многим интервьюерам это говорил: «Жизнь писателя только представляется довольно легкой. Я и сам мечтал о писательской жизни, а теперь понимаю, что это действительно работа без отдыха.…

Да именно тем, что это и был ренессанс русской идеи, соборности, общины. А советское в 70-е годы оказалось потеснено, ведь кого вытеснили деревенщики? Горожан. Блистательное поколение шестидесятников, тех же «комиссарских детей», которым они не могли простить раскулачивание. Это был реванш, точно такой же, как и реванш 1937 года (многие называют его «русским реваншем», что, по-моему, совершенно безосновательно, но тем не менее). Это был реванш антикультурного абсолютно проекта, потому что они же не были противниками города, они были противниками культуры. Это не имело успеха в 10-е годы, и еще меньше имело успеха в 70-е.

Конечно, среди деревенщиков были огромные писатели, но…

Это очень легко объяснить. Хотя и попыткой такого эпоса, но достаточно успешной, мне всё-таки кажется роман Эренбурга «Буря». Почему? Видите ли, есть такое понятие, как «высота взгляда». Вот высота взгляда Толстого была достаточной, чтобы многие азбучные вещи, касавшиеся 1812 года, поставить под сомнение. Например, что нет полководческого гения, а есть ход вещей; и то, что мы называем «полководческим гением» — это всего лишь умение угадывать этот ход вещей и соответствовать ему. Ну, тут нужны концепты.

Такого сочетания, как знание реалий и концептуальное мышление, по разным причинам в Советском Союзе быть не могло, пока были люди, помнящие это, пока были люди, знающие это. То есть…

Я о Букше столько писал в разное время. Я как бы примазываюсь к молодому дарованию, хотя не такое уж оно молодое и книг у нее примерно 20. И вот сейчас у нее вышел сборник замечательных рассказов «Открывается внутрь» в шубинской редакции в «АСТ». Она очень интересный писатель, очень разнообразный, с хорошей такой НРЗБ и сюрреалистической закваской. Стихи её я ставлю едва ли не выше прозы. Вышел у нее сейчас и стихотворный сборник. В общем, Букша, открытая когда-то Александром Житинским, один из самых умных, сложных, богатых, разнообразных людей, которых я знаю.

«Завод «Свобода»» — это попытка написать современный, производственный роман. Иными словами, вычленить такие онтологические…

Да нет конечно. Во-первых, американцы изучают, если они специализируются на литературе, и Филдинга, и Шекспира, и чуть ли не Чосера. Они очень глубоко и внимательно изучают своё прошлое, прошлое языка во всяком случае. Американская литература началась не в XVIII веке, а она продолжает английскую традицию. Поэтому говорить о том, что вот мы не изучаем современную литературу… Харпер Ли, кстати, для многих американцев сегодня такой же древнее явление, как для нас Тредиаковский, хотя умерла она в 2016 году, что для многих американцев было шоком, и для россиян тоже.

Тут дело вовсе не в том, что мы слишком глубоко изучаем литературу. Просто дело в том, что русская жизнь циклична, и не увидеть этих…

Нет, совершенно не вариант. Герой фильма «Большой Лебовски» погружается в такую спячку, из которой его пробуждает только, как вы помните, довольно абсурдная и идиотская, но все-таки встряска. «Большой Лебовски» — это, конечно, пример хорошего человека, погруженного в пивную спячку, но для меня Бриджес как раз играет этого бывшего человека с луны, со звезды, который … не могу поспешно во время эфира заглянуть в айфон и исправить имя актера, но человек, который играл инопланетянина-прогрессора, превращается — вполне предсказуемо — в славного парня. Ну это довольно печальное превращение. «Большой Лебовски» — это, конечно, пример деградации. Что же вы хотите, чтобы человек жил такой…

Я не думаю, что прямо к Ельцину. «Такой пошлости, как прямые ассоциации, я не мог себе позволить»,— пишет Антокольский о своей пьесе «Робеспьер и Горгона», вдохновленный, конечно, политической ситуацией 29-го года. Видите ли, я не думаю, что это о Ельцине. Это о тупой непримиримости, которая тогда взяла верх, о дураках, которые сегодня вдохновляются одними идеями, а вчера вдохновлялись другими. Среди фанатов Ельцина было огромное количество сегодняшних фанатов Новороссии или Малороссии. Это сторонники простых решений. А в Ельцине этого популизма было более чем достаточно.