Ну выхода вообще нет. Кризис среднего возраста — это такое осознание своей смертности всего лишь. Ну, просто, знаете, как вот в армии (не знаю, служили вы или нет), когда уходит предыдущий призы́в (как в армии говорили — «при́зыв»), вы понимаете, что уйдете и вы. И это вселяет в вас восторг. Когда-то Максим Леви, сын известного психолога и сам интересный психолог, защищал диплом о возрастных сдвигах в армии. Вот там он писал… Или работу написал, не помню. Но мне он рассказывал, что старики, «деды», они и ведут себя по-стариковски, постоянно повторяют «мы в твои годы». В армии такая перевернутая система ценностей, потому что это такая «жизнь к смерти», сказал бы Хайдеггер, это стремление как можно скорее покинуть этот выморочный мир, с тем чтобы возродиться в качестве дембеля. И вот стариковское поведение особенно актуализируется, когда вы отмечаете 100 дней до приказа. И тогда «сыны» понимают, что у них тоже будет стодневка (если, конечно, ничего не случится ужасного).
Это то ощущение, которое Тютчев выразил после смерти своего брата: «Передового нет, и я как есть на роковой стою очереди́». Или как у Слепаковой стихи «Памяти матери»: «Беззащитна перед вечностью я осталась без тебя». Вот это ощущение, что ты следующий — это и есть кризис среднего возраста. Ничего гормонального здесь нет. И я бы вообще не стал объяснять все угасанием витальности. Наоборот, есть такие, знаете, жовиальные старички, что дадут фору иным молодым. И правильно, по-моему, Марк Твен говорил: «Только одно зрелище отвратительнее молодого пессимиста — это старый оптимист».
Что касается иронического отношения к этому. Ну, есть прекрасный… ну, не прекрасный, а есть, скажем так, забавный фильм Гарика Сукачева «Кризис среднего возраста». Вообще «кризис среднего возраста» — это такое понятие, которое чаще всего осмысляется, напротив, иронически. И угасание витальности — это тоже скорее повод для иронии.
Я бы рекомендовал произведения на эту тему, наверное, Толстого, потому что именно толстовский перелом после «арзамасского ужаса», который в случае Толстого и был, наверное, таким кризисом… Вот «Записки сумасшедшего» Толстого — наиболее любимое мною сочинение. Или, скажем, толстовские же первые трактаты после 1882 года, где он смотрит на жизнь обычных людей, как на радостное такое какое-то развлечение, последнюю пляску людей, которые в горящем доме не желают замечать пожара. Это все как раз следствие такого глубокого мировоззренческого кризиса. И это довольно весело написано.
Что касается «Утиной охоты» — она ведь не совсем про это. «Утиная охота» — это как раз о человеке, в котором до последней степени развита социальная безответственность, о человеке, который лишен эмпатии совершенно, который не умеет сострадать и живет от увлечения до увлечения. Вот здесь скорее физиология. Зилов — это как раз физиологическое явление. Все попытки увидеть в нем нечто социальное, по-моему, довольно наивны, потому что Зилов — это фигура, так сказать, социально необусловленная. Как есть женщины, которые рождены быть гейшами, так и есть мужчины, рожденные соблазнителями и совершенно не способные к минимальной ответственности. Поэтому «Утиная охота» про другое.
А вот «Полеты во сне и наяву» — да, это уже чисто социальная история, реализация шпаликовского сценария «Все наши дни рождения», просто переписанного иначе. Во всяком случае, шпаликовский след здесь, по-моему, совершенно очевиден. Шпаликов при всем своем алкоголизме писал-то с годами все лучше, обратите внимание. Поэтому это сценарий как раз про другое. Это сценарий про кризис такого социального типажа — человека, который порхает по жизни и совершенно не умеет вот именно жить. Это другая история. Мне кажется, относительная неудача фильма Александра Прошкина, где он экранизирует «Утиную охоту», как раз в том, что он, что ли, снимает «Полеты во сне и наяву» на новом этапе, а история Зилова — она не про это. Она — история про человека, который органически не способен думать о других. Это трагедия на самом деле, трагедия такого глубокого психиатрического свойства.
Что касается того, что вас начинает накрывать кризис среднего возраста. У меня тут недавно (что редко довольно бывает) брали интервью, и я на вопрос «Случалось ли вам испытывать кризис среднего возраста?» с радостью ответил: «С 15 лет это мое перманентное состояние». Ну, просто потому, что я все время помню о смерти, все время думаю о ней, пытаюсь к ней каким-то образом подготовиться (что, наверное, невозможно). Поэтому кризис среднего возраста — это нормальное состояние человека. Мне очень горько об этом думать, но боюсь, что это так.
