Лишний человек — это Зилов из «Утиной охоты»?

Образ талантливого человека, которому некуда себя девать и который на этой почве вырождается, эксплуатирует себя, эксплуатирует женщин, эксплуатирует таланты, а сделать ничего не может. Это, понимаете, и особенность эпохи, но это и тип такой. Не чеховский — античеховский, вернее всего его сыграл Цыганов, как мне кажется. Олег Ефремов тоже очень хорошо играл Зилова, но его обаяние было другой природы. А вот Цыганов сыграл такого человека, который неотразим для женщин и ничего не может с этим сделать. Совсем другого Зилова — абсолютно необаятельного, просто злого — сыграл Даль в «Отпуске в сентябре». Сложное у меня отношение к этой работе.

Понимаете, между романом и «Утиной охотой» связи нет, потому что для Иванова Служкин это герой такой немного юродивый, немного князь Мышкин, почему он и Служкин. Он чувствует бога и он вообще такой в поисках свободы, он трогательный человек. А тот, кого сыграл Хабенский… ну, которого поставил Велединский… Он, во-первых, действие романа перенёс на 10 лет вперёд. Во-вторых, это немножко люмпен. И он, хотя и очень славный малый, и подвергает детей вполне сознательной инициации, но он, конечно, гораздо примитивней, как мне кажется. И он более раздолбай. И этому герою меньше сочувствуешь, хотя им откровенно любуешься, ну, потому что Хабенский страшно обаятельный актёр, я не знаю другого персонажа с…

Ну выхода вообще нет. Кризис среднего возраста — это такое осознание своей смертности всего лишь. Ну, просто, знаете, как вот в армии (не знаю, служили вы или нет), когда уходит предыдущий призы́в (как в армии говорили — «при́зыв»), вы понимаете, что уйдете и вы. И это вселяет в вас восторг. Когда-то Максим Леви, сын известного психолога и сам интересный психолог, защищал диплом о возрастных сдвигах в армии. Вот там он писал… Или работу написал, не помню. Но мне он рассказывал, что старики, «деды», они и ведут себя по-стариковски, постоянно повторяют «мы в твои годы». В армии такая перевернутая система ценностей, потому что это такая «жизнь к смерти», сказал бы Хайдеггер, это стремление как можно…

Ну, понятное дело, что герой «Марафона», потому что он все-таки талантливый единственный из них из всех, он писатель. Не зря Данелия дал ему стихи Володина («И падать для чего звезде падучей?.. Ни для чего? На всякий случай?»). Никакой эмпатии, симпатии, сострадания не вызывает у меня Зилов — ни в каком исполнении, даже в ефремовском (представьте себе, я его видел). Мне Зилов активно несимпатичен. И думаю, что Вампилову тоже, при всем сходстве фамилий. Герой «Полетов во сне и наяву» тоже не вызывает у меня ни симпатии, ни понимания. А вот герой «Осеннего марафона» — да. Хотя он слабак, но он иронический, умный слабак, способный иногда на великие взбрыки, великие действия.

Я думаю, серьезное отношения к слову. Серьезное отношение к литературе и к правде. Ну и, конечно, большая храбрость, конечно, изгойство. Алкоголизм — вряд ли: Владимов, по-моему, был не очень по этой части.

Владимова я считаю писателем великим, без дураков. Я думаю, что мое отношение к нему вполне разделял только Лев Аннинский, с которым я, кстати, буквально за месяц до его смерти созванивался, когда о Владимове писал. Он поразил меня абсолютной точностью памяти и точностью цитат и фактов. Он был человек, который для своих 85-ти досуществовал с абсолютным профессионализмом и полным владением всеми своими способностями. Он гениально Владимова знал и понимал.

Конечно, то, что…

Знаете, «Некто Финкельмайер» — по-моему, всё-таки не главный его роман. Мне больше всего нравилось то, что он писал для детей, писал для эмиграции: «Слушал пение струнных своих, и ударных своих, и своих духовых». Я забыл, как называлась у него эта книга, там просто старого музыканта. «Некто Финкельмайер» — хорошая книжка. Но вообще Розинер — мне кажется, он писатель всё-таки не того масштаба, чтобы помещать его в первые ряды. Понимаете, как бы это сказать? Что ли, недостаёт этой книге той высоты взгляда, той степени омерзения к человечеству, например, которая продиктовала Горенштейну «Место». Вот вы сравните прозу Розинера и прозу Горенштейна. Розинер добрый, а Горенштейн…

Во многих отношениях это всё-таки умирание великой культуры. Умирание, к сожалению. Уже в этом трупе завелись черви. Правда, завелись и многие очень интересные… Для того чтобы понять, что такое были эти годы, достаточно прочесть ленинградский сборник «Круг», где были изданы впервые многие молодые ленинградцы. Он задумывался, примерно как «Метрополь», но он был издан официально, насколько я помню, в «Советском писателе». Он подвергся такой критике!— прежде всего в «Нашем современнике» и иных почвенных изданиях. Там просто яблоку было негде упасть от желающих пнуть этот сборник. Он был действительно не очень хороший, но по тенденциям он был крайне представителен. Надо сказать, что и в…

Применима, конечно. Я рискну сказать, что Горенштейн — транслятор. Именно потому, что ему присуще наибольшее внимание к ритму. Именно потому, что его проза 90-х сильно отличается от прозы 80-х (и драматургия тоже). Аксёнов — транслятор безусловный (поэтому он так любил и ценил Горенштейна). Трифонов — ритор, потому что нашёл замечательную риторическую форму для прозы. Вот Чехов и Трифонов — два человека, которые создали новую риторическую манеру. К сожалению, русская проза ею мало пользуется, потому что очень трудная манера: нужно в одной фразе очень много фактов. Посмотрите, как у Чехова написан «Остров Сахалин», какая плотность невероятная! Только у Капоте такое есть в «In Cold Blood».

Исключительно важна! Важнее, чем в поэзии, потому что в поэзии она может имитироваться звукоподражанием, аллитерацией, ритмом, а в прозе либо у человека есть дыхание, либо нет. Когда-то Горенштейн сказал очень точно (а я, вы знаете, чрезвычайно неравнодушен к этому писателю): «Проза больше нуждается в ритме, чем любой другой род искусства. Проза и кинематограф. Дыхание должно быть». Я согласен. У Горенштейна есть вот эта интонация.

Я могу назвать очень мало писателей, которые бы чувствовали по-настоящему симфонизм прозы. Конечно, Андрей Белым с гениальным строфическими повторениями в симфониях. Чем создаётся ритм в симфониях Белого? Одна и та же прозаическая фраза через неравные…