Ну вы как-то очень тоже по-женски и даже, я бы сказал, по-феминистски понимаете этот момент. Страх перед любовью — это не страх превращения в зверя (хотя, конечно, момент какого-то возвращения, провала в архаику тут тоже есть). Шварц говорит о синдроме вообще страха перед любовью, о боязни сильных чувств. Вот он говорит: «Как ты смел её не поцеловать?!— помните, говорит художник.— Я же всё для этого сделал: я завалил снегом эту гостиницу, я перекрыл все дороги, я собрал вас вместе — ей некуда было деться. Почему ты её не поцеловал?» Там финальный монолог: «Слава безумцам, которые любят, зная, что этому будет конец». Почти стихи, почти дактиль.
Да, действительно, вот слава безумцам, потому что любовь очень редко кончается хорошо. Любовь вообще всегда кончается. Кончается в лучшем случае смертью, в худшем — разрывом, муками, воспоминаниями и ревностью. Господи, бог знает чем она… Далеко не всегда «от любви надо мосты строить и детей рожать», как говорит герой Маяковского. Нет, любовь — это довольно трагическое дело. И сколько я знал людей, которые боятся этого панически, которые ограничиваются разовыми случками, но боятся серьёзных чувств и глубоких эмоций, потому что это травматично всегда, понимаете, это как со стороны себя увидеть. Но в конце-то концов он её поцеловал, понимаете. Причём — что важно — он на секунду превратился в зверя. Но Охотник не успел даже выстрелить, потому что всё обошлось. И это, мне кажется, величайшая и в каком-то смысле горчайшая шварцовская мысль.