Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература
Педагогика

Как научить ребенка мыслить?

Дмитрий Быков
>100

Должен вас разочаровать, но ребенок мыслить умеет. Ваше дело — интенсифицировать этот процесс и, может быть, как-то научить получать от него удовольствие.

Понимаете, возможно, темой моего следующего курса (не буду говорить пока конкретно где) будут так называемые unsolved crimes и unfinished novels. Дело в том, что в поэтике неоконченного романа и нераскрытого преступления имеется много общего, имеются общие узлы (почти непременно присутствующая роковая женщина-медиатор — это естественная черта). Но самое главное, по какой причине романы бывают неоконченное, а преступление — нераскрытые? Причина в том, что явление оказывается шире, нежели авторская концепция, оно оказывается более широкой, загадочной, иногда более страшной природы, чем автор может себе представить.

Конечно, можно не закончить роман, как Фадеев не закончил «Черную металлургию»: он его писал о разоблачении вредителей, а вредители оказались благодетелями. Но, по большому счету, роман чаще всего не заканчивается (как музилевский «Человек без свойств») потому, что явление, обнаруженный автором художественный тип не поддается осмыслению. Ну, как не закончена «Жизнь Клима Самгина», потому что оказалось, что они нашли, набрели на очень живучий и важный художественный тип (ну, скажем, Горький — на тип сноба), но не поняли, как этот сноб умирает и что в нем хорошего, и почему этот сноб оказался живуч в любую эпоху. «Жизнь Клима Самгина» — это пример трагического авторского поражения, потому что героя нечем остановить. Все женщины его, все друзья его считают самым умным, он выживает в любую эпоху. Самгин оказался неубиваемым.

Более того, оказалось что Самгин живет и, главное, умирает, если выпадет умереть, гораздо красивее и осмысление, чем большинство борцов, прозрачных людей, которые приобретают цвет среды, которые вот во что верят, то и определяет их, что им книга последняя скажет, то ему на сердце сверху и ляжет. А ведь на самом деле Самгин совсем не таков. Мнение Самгина о человеческой природе — довольно скептическое, оно не меняется на протяжении всего романа. Горький, как все русские авторы, начал с ненависти этому типу, а закончил почти его апологией. Начало четвертого тома, размышления Самгина в Берлине — это почти слова Горького самого. И не зря он выбрал такого протагониста, чтобы осветить эту эпоху, потому что… не просто потому, что он для нее типичен, а потому, что взглядом этого человека эпоха высвечивается лучше всего, он видит её пошлости и пороки.

Все это я к тому, что явление, оказывающееся сильнее, глубже, крупнее наших представлений о нем,— это и есть главная причина всех незаконченных романов и нераскрытых преступлений, но это и главный стимул думать. Поэтому мне кажется, что детям надо давать незаконченные книги, которые они могли бы достроить, как, скажем, «Тайна Эдвина Друда», и описывать им нераскрытые преступления.

Ну, это потому, что мой следующий роман об этом, поэтому меня больше всего сейчас интересует эта тема — феномен разомкнутости. Там у меня действует математик, который описывает проблему разомкнутости, проблему открытого мира, разомкнутого мира. И то, что собственно разомкнутость и есть главная черта мира, его принципиальное неукладывание в любые концепции… Ну, это, как и всякий роман, укладывается в известный анекдот. Когда Эйнштейн попросил показать ему главную формулу мироздания, он говорит: «Господи, у тебя здесь ошибка».— «Да я знаю!» Вот то, что мир построен с трещиной, то, что он не укладывается в круглое цельное представление, и ни одна концепция не описывает мира и не дает прогностической функции (история, которая круглая как раз) — это самое интересное.

Вот давать ребенку ситуации разомкнутого мира, рассказывать ему о том, как вот паззл уже совсем было сложился — и вдруг последний квадратик опрокинул всю схему! Ну, кроме того, научить ребенка думать очень просто, рассказывая ему о тоталитарной пропаганде, о приемах лжи. Ребенка надо уметь готовить к такому, понимаете, критическому подходу, к критическому усвоению пропаганды. Это тоже форма просвещения.

Я помню, в лет двенадцать слушая какую-то программу иновещания… А нам давали в школе, в спецшколе английской рекомендовали слушать программы иновещания. И то, что они вещали — ну, такая Russia Today семидесятых годов. И меня жутко поразили эти программы! Они поразили меня каким-то тонким ядом, какой-то гораздо более утонченной формой вранья, таким, знаете, несколько панибратским тоном («старина», «дружище»), таким, вот каким разговаривают старые мгимошники. Такая форма обращения, панибратского похлопывания западного слушателя: «Мы тебя сделаем по-человечески, мы сделаем тебя с человеческим лицом, но это будет та же пропаганда». Я матери сказал: «Слушай, но ведь они все врут, и врут гораздо хуже, чем программа «Время». На что мать сказала: «Так вам затем, вероятно, и дают это слушать, чтобы вы учились распознавать именно такую ложь».

Страшно сказать, страшно сказать… наверное, не надо этого говорить, но когда именно большинство сотрудников редакции иновещания, «вранья с человеческим лицом», стали возглавлять новые перестроечные вещания, я уже тогда понял, что ничего, кроме глубокого фальшака, из этого не выйдет. И кстати, с каким же чувством постоянного недоверия я тогда (вот сразу после армии пришел) смотрел программу «Взгляд». Это было, понимаете, какое-то удивительное поветрие. Все на журфаке… А я вернулся же на журфак после двух лет отсутствия. Все на журфаке мечтали работать в программе «Взгляд», все девушки смотрели программу «Взгляд». У меня девушка была тогда такая, и у нее был любимец — Дмитрий Захаров. Она называла его Знайкой. Может быть, сила её очарования была такова, что я из всей программы «Взгляд» полюбил и до сих пор люблю главным образом Дмитрия Захарова, потому что его исторические расследования, его программы «Веди», его интерес к истории и тонкое понимание её — вот это его выделило из остальных.

К остальным я относился с априорным недоверием и тоже завидовал — не потому, что они были культовыми, а именно потому, что они говорили все то же самое, но, что ли, в более демократичной и увлекательной форме. Это было иновещание. И может быть, именно поэтому это иновещание закончилось, не породив ничего нового. Может быть, именно поэтому из НТВ получилось нынешнее НТВ. НТВ я, грешным делом, тоже очень не любил. А почему? А потому что они все оттуда. Потому что, допустим, Кулистиков — явно талантливый человек, но это человек этой породы, которую я тогда уже умел хорошо распознавать.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Как вы относитесь к мысли о том, что заветы Молчалина из комедии Грибоедова «Горе от ума» и Дейла Карнеги — одно и то же?

Видите ли, если глубоко постигать дзен, то можно додуматься и до того, что, скажем, мысли Молчалина и мысли Тютчева «Молчи, скрывайся и таи» («Silentium») — это, в сущности, выражение одной и той же жизненной позиции: не афишируя себя, расти в тайне.

Действительно, с дзенской точки зрения молчалинская позиция «Мне завещал отец, во-первых, угождать всем людям без изъятья» неотличима от позиции Карнеги — говорить с человеком о том, что его интересует: рыба любит червей, и даже если ты любишь клубнику, говори с ней о червях.

Мне вообще всегда казалось (у меня даже была об этом ранняя запальчивая статья в «Собеседнике», от которой я совершенно не отрекаюсь), что Дейл…

Как вы думаете, Клим Самгин Горького — это реинкарнация Передонова из романа Сологуба «Мелкий бес»?

Ну нет, что вы? С какой стати? Я, кстати, когда перечитывал «Самгина», обратил внимание на то, что герой-то довольно обаятельный. И, конечно, Андрей Руденский играл его таким в знаменитом фильме Титова. Но не только он. Он написан обаятельно. Если смотреть на него не то что любящими, а хотя бы нейтральными глазами — так вот, он ведет себя лучше всех. Понятное дело, что он протагонист, он так видит. Иногда только взгляд со стороны позволяет как-то (особенно на фоне таких героинь, как Марина Зотова) позволяет подивиться его тщедушности и осторожности, но в целом Самгин еще самый приличный из героев этой книги, притом, что и Лютов, и Макаров, и Туробоев по-своему очаровательны. Но в Самгине есть то, что…

Почему вы сказали, что произведения, написанные из чувства обиды, получаются очень хорошего качества?

Ну, например «Евгений Онегин». Это из жуткой, жаркой обиды — и не только на Раевского, но вообще на «русского дэнди», как называл это Блок. Не побоюсь назвать «Жизнь Клима Самгина», написанную, конечно, из жестокой обиды на Ходасевича. Ходасевич — единственный человек, которому удалось соскочить с «горьковской иглы». Остальных Горький бросал сам, а этот ушёл от него, и поэтому, конечно, он ему никогда не простил. И надо сказать, довольно точно его вывел, изобразив персонажа, умеющего всегда быть правым при довольно небогатом внутреннем содержании.

Наверное, из чувства обиды в известном смысле написана значительная часть любовной лирики Ахматовой — во всяком случае всё, посвящённое…

Что вы хотели понять о личности Максима Горького, когда планировали писать его биографию?

Видите, меня интересовали прежде всего рассказы 1922-1924 годов. Я прочел книгу Тагера, где доказывалось, что это совершенно новый и совершенно не похожий на прежние этап его творчества. Сами эти рассказы меня поразили, я от Горького такого не ожидал. Больше всего поразил меня «Отшельник», очень сильно меня удивил рассказ «О первой любви» и «Голубая жизнь». «Карамора» произвела во мне полную революцию, «Рассказ о необыкновенном» разрушил мои представления о Горьком. Потом я прочел «Сторожа» и очень сильно обалдел, потом «Мамашу Кемских», потом в целом «Заметки из дневника. Воспоминания». И вот я начал думать, каким образом этот человек, знающий о людях ужасное и чуткий к этому ужасному, каким…

Почему многие писатели Серебряного века одержимы идеей познания народа через сектантство? Можно ли считать роман «Серебряный голубь» Белого признанием ошибочности таких идей?

Нет, «Серебряный голубь», который я лично считаю вершиной Белого-прозаика или, по крайней мере, последним текстом, где он еще контролирует своих демонов,— так вот, он об ошибочности совсем других идей. Проблема героя там в том, что он хочет сблизиться с народом, а народ хочет его сожрать. И любовь его к прекрасной, страшной, рыжей, грязной, синеглазой жене главного сектанта, столяра,— это любовь скорее умозрительная, теоретическая. Не то чтобы она его чем-то пленила, он просто видит воплощение в ней неких сил. Вообще Дарьяльский — в известном смысле, конечно, автопортрет. Весьма неслучайна его фамилия, связывающая его с Дарьяльским ущельем. Он действительно такое скорее ущелье, бездна,…

Действительно ли в доме Горького была такая солнечная, дружеская атмосфера, описанная в воспоминаниях Ходасевича?

Да никаких там не было, понимаете, сложностей… То есть сложность была, счастья не было. Дом Горького был полон внутренних противоречий, сложных отношений Максима с отцом, сложнейших отношений Горького с Мурой Будберг и Марии Федоровны Андреевой с ее секретарем Крючковым. Горький собирал вокруг себя людей, держал огромный балаган и не мог навести порядка в этом балагане. Повторял одни и те же истории за столом, очаровывал новых людей, на всех зарабатывал, всех кормил. То есть зарабатывал не на всех, а для всех. Все чувствовали себя обязанными ему.

Нет, я не очень люблю горьковский дом. То, как он описан у Ходасевича… Давайте вспомним, чем это кончилось, каким грандиозным скандалом, когда…

Какую роль Марина Зотова играет в романе и в судьбе Клима из романа Максима Горького «Жизнь Клима Самгина»?

Видите ли, Алекс, Марина Зотова — главная героиня романа. История ее убийства, уже недописанная, недоделанная, уже несколько растворяющаяся — самое ценное, что в этой книге вообще есть.

Понимаете, «Жизнь Клима Самгина» — один из моих не скажу любимых, но очень важных для меня романов в 16-18 лет. Я не брал там всю политическую составляющую, потому что она вообще не играет никакой роли в романе. Там важна составляющая эротическая, потому что роман действительно безумно напряжен по этой части (не зря он посвящен Будберг-Закревской), ну и мистическая сторона. Горький, как это показано подробно Эткиндом, и не только Эткиндом, сектантством прицельно интересовался, видел в нем форму…