Для начала расскажу за что я люблю Чулпан Хаматову. На самом деле публичная благотворительность отвратительна мне потому, что она действительно слишком многим людям позволяет отмываться: отмывать репутации, а иногда и деньги. Чулпан Хаматова оказалась заложницей этой ситуации. Так сложилась ее биография, что она оказалась среди борьбы за больных детей, часто обязана была использовать свое имя, свои связи, свои возможности, чтобы спасать конкретных людей. Но это никогда не приводило ее к самоупоению, никогда не позволяло ей ценить собственную святость, а, наоборот, это очень часто делало ее объектом негативного отношения. Она хорошо это понимала.
Мне кажется, если говорить об образе Лизы Глинки… я не хотел бы сейчас ее затрагивать, оценивать. Человек погиб, что говорить? Хотя Лиза Глинка в свое время действительно организовывала мою, например, травлю у себя на странице, травлю в том числе и по национальному признаку. И она не остановила ее, а травля возникла из-за одной моей фразы, когда я сказал, что я не буду участвовать в благотворительной программе Лизы Глинки. Она сказала, что от нее после этого много людей отвернулось. Я не так высоко себя ставлю, но мне кажется, что Лиза Глинка испытывала постоянный внутренний конфликт, но тем не менее иногда она испытывала чувство своей святости, своей правоты, и это чувство очень опасное.
У Чулпан Хаматовой я этого чувства никогда не видел — наоборот, я вижу у нее обостренное восприятие своей вины. Я не хочу ее никому противопоставлять, но я просто подчеркну, что она — человек остро рефлексирующий, трагический. И она продолжает в русском искусстве довольно сложный тип, который Наталья Рязанцева называет типом «умняги», как назывался один их замысел с Валуцким. Это была роль для Демидовой, которая, к сожалению, не осуществилась. Это тип Демидовой, конечно.
Демидова призналась недавно, что у нее всегда была сорокалетняя душа, даже в двадцать лет. Я думаю, что у Рязанцевой тридцатилетняя душа, как минимум. И вот Хаматова — продолжение развития интеллектуалки, поэтому такая роль, как Зулейха, для нее, на мой взгляд, совершенно неорганична. Она профессионал, она может сыграть хоть неодушевленный предмет, хоть ребенка, как она играла в «Мама папасынсобака». Она универсальная актриса. Но ее роли — это Лара в «Докторе Живаго»: волевая, трагическая, серьезная, потому что для Арабова вообще безволие неинтересно. И, конечно, это Лиля Брик в фильме Александра Шейна «ВМаяковский». Потому что она сыграла Лилю именно такой, как та была: умной, волевой, сложной, никогда не довольной собой.
Маяковским она всегда была недовольна, это понятное дело, она этим его подстегивала, притом, что она хвалила его лучшие вещи всегда. Но она собой всегда недовольна. И вот Чулпан Хаматова для меня олицетворяет человека, который, занимаясь любой, даже самой душеспасительной деятельностью в современной России, ощущает кривизну непоправимую этой деятельность. Она понимает, что в больных условиях страны, где вся нравственность разрушена, где все абсолютно нормы бытия попраны,— в этой стране невозможно делать добрые дела, сама этика сдвинута. Но делать их кто-то должен, поэтому ради них приходится становится доверенным лицом, идти на компромиссы, за кого-то агитировать, с кем-то позировать. Я понимаю, что она сама себя загнала в эту ложную позицию, но ведь у нее не было выбора, понимаете? Она действительно обречена была спасать этих детей. И она прекрасно понимает двойственность своего положения.
Поэтому я видел Чулпан Хаматову всякой: я видел ее увлеченной, я видел ее вдохновенной, но никогда не видел ее счастливой. А мы общались довольно много. И вот этот трагический человек (притом, что она действительно большая актриса, и, если надо, она может сыграть счастье), раздвоенный, раздерганный, вечно собой недовольный… Мне кажется, даже в книге интервью с Гордеевой она раскрывается не до конца, потому что ей присуще «то, что в существе разумном мы зовем божественной стыдливостью страдания». Она стыдится постоянно этого страдания. Но восприятие общей драмы мира, особенно драмы России Хаматовой очень присуще. Если есть сегодня русский характер — конечно, я понимаю, что она никогда не бежит от своей татарской идентичности — и его воплощение, то это Чулпан Хаматова.
Это женщина, более отважная, чем многие мужчины, и сегодня у протеста женское лицо. Это женщина умная, волевая и страдающая.
