Этот вопрос довольно понятный. Это фильм же о модерне, о том самом. И «Роль» — наверное, один из самых точных фильмов об этом. Человек захотел стать другим, захотел продлить возможности искусства, расширить их, точнее, до жизнетворчества. Захотел стать другим человеком, прожить иную жизнь. Вот это, наверное, и есть настоящий модернизм. Потому что пока вы играете, вы все-таки отходите от границы, вы в последний момент успеваете отскочить, а если вы начинаете жить жизнью другого человека — это такая мечта идеального актера. Вот у Михаила Чехова (писали об этом многие) перевоплощение в другого человека доходило до безумия.
Это умеют очень немногие. Природа театра не в том, чтобы изобразить все-таки. Можно много говорить о школе переживания и школе представления, но это все неинтересно, это все давно известно. Но то, что человек действительно может стать другим,— такое перевоплощение я видел очень редко. И скажу вам честно, что это для актера не проходит даром. Я видел, скажем, фантастические возможности Сергея Колтакова. Это действительно сверхактер. И многие говорят, что актера более невыносимого в их жизни не было. Абдрашитов говорит: «Потрясающий опыт работы был в Колтаковым в «Армавире», больше — никогда». Но притом, что это гений. Мы все это понимаем. Колтаков умеет становиться другим человеком. Он на это время превращается. Даша Юрская… Сергей Юрский как-то заметил, что у нее, когда она играет, меняется скоростью дыхания, меняется скорость движения. Она физически превращается в другого человека, это кошмар. Хвалить своих не принято, поэтому он никогда вслух публично ее не хвалил, только в таких частных разговорах. Даша Юрская, действительно, когда она играет, становится другой.
Это, кстати, далеко не всегда примета актера знаменитого. Потому что знаменитый актер умеет именно гениально прикидываться, а стать другим он не может. Между прочим, Олег Табаков мне рассказывал, что у него в жизни было несколько минут, когда он умудрялся на секунду превратиться. Вот такой пример был у него в Чехословакии, когда он играл в 1968 году Хлестакова. И из-за Пражской весны этот спектакль не мог быть возобновлен. Он говорил: «Вот там я становился, вот там я был другим, вот там я чувствовал абсолютную власть над залом, и это была моя самая актерская удача». Потому что режиссерских удач, «скоморошеских» удач (как он это называл) было очень много. А удач перевоплотительских было мало — это когда «я физически становился другим». И вот об этом отчаянии актера, который не может стать другим, а если становится, но платит за это жизнью,— вот об этом снял Лопушанский.
Я прекрасно понимаю скепсис некоторых критиков относительно фильма «Роль», потому что эта картина, как мне кажется, страдает и некоторым недостатком динамики и некоторой прямотой, вплоть до такого некоторого лобового подхода, до некоторых решений. Но она касается настолько болезненной темы, настолько важной, что как-нибудь можно ей эти недостатки простить. Потому что для меня вообще работа Лопушанского (которого я часто хвалю, и это многие заметили) для меня ценна тем, что для него как бы иногда соскальзывание в китч не проблема. Для него важно высказаться, причем высказаться на трудную тему. Это как однажды сказал Лев Аннинский: «Меня не так волнует качество текста, как волнует состояние художника. Разумеется, если этот художник заслужил таковой мой интерес». Состояние большинства современных российских литераторов меня не волнует, меня волнует качество текста. Тут уж ничего не поделаешь, это такая достаточно серьезная проблема. Иногда можно пожертвовать качеством, как в шахматах.
