Михаил Ефремов

Это не принципиально. И даже в случае такого талантливого человека, как Михаил Олегович Ефремов, и в любом другом это не главное. Память — это, конечно, существенная добродетель для актера, ну, важное достоинство, поэтому я счастлив, что моему сынку так усиленно его развивают в ГИТИСе.

Вот был у нас этот вечер Окуджавы, на который предсказуемо ломились. И вот я там видел, как читает Светлана Крючкова. Она три стихотворения прочла наизусть (кстати, самых длинных и сложных), а в двух других, ну, она подглядывала в пюпитр. Но это же ничего не меняло. Понимаете, Крючкова могла их читать вообще с листа — и это все равно было бы гениально, потому что вместе с Крючковой читает её опыт жизни, читает её…

Талантливо потреблять — особый дар. Читательская эмпатия не дается просто так. Вы думаете, каждый рожден быть читателем? Понимать литературу — это как музыку.

Вот Миша Ефимов, мой любимый, наверное, современный биограф, такой специалист-жизнеописатель (ну, он и филолог очень сильный), пишет книгу о композиторах — прислал мне свой «этюд» свою вещь о Рахманинове. Но ведь для того, чтобы так понимать Рахманинова, надо быть, наверное, я не скажу равным, но в чем-то достойным его слушателем. Поэтому потребители — это те, без кого литература не живет. Настоящий читатель — этот дар ничем не меньший.

Это значит, что каждый любимец российского народа проходит три стадии: сначала это безумное обожание, потом такое же безумное топтание, а потом покаяние. Понимаете, я не хочу входить в какие-то детали этого явления, потому что оно довольно понятное. Я просто хочу сказать, что наиболее яркое его описание вы можете найти в маленьком рассказе Анатолия Жукова «Колоски неспелые, необмолоченные». Я в году 1979-м, наверное, прочел этот рассказ, когда он появился в сборнике рассказов года. Жуков — не самый известный писатель. Он выпустил роман «Дом для внука», выпустил два тома повестей и рассказов, он не особенно на слуху. Но вот этот рассказ меня просто обжег в свое время: так это здорово сделано, с…

Да нет. Как бы вам это объяснить? Мне кажется, что одна из самых страшных опасностей, которая подстерегает артиста, писателя, художника в целом,— это когда он начинает свои актерские практики переносить в жизнь. Это называется иногда «заиграться». Но это не заигрывание — это когда ты свою жизнь делаешь сюжетом своего текста, как Есенин свой алкогольный распад сделал темой «Москвы кабацкой». Это гениальная книга, хотя в ней вкусовые провалы чудовищные, но это хроника распада. И вы знаете, чем это закончилось. Тут дело не в алкоголе. Мне кажется, что такой же эксперимент ставил над собой Кроули — великий писатель, на мой взгляд, прежде всего писатель. Человек не то чтобы заигрывается, но человек…

Ну насчет «поэтической катастрофы» я бы не сказал. Поэтическая катастрофа — это случай Николая Тихонова, когда он сорок или пятьдесят лет не писал стихи, а в семидесятые годы влюбился в медсестру, которая ходила к нему из Литфонда, и написал цикл стихотворений ужасных (ужасных!) про то, как «вся планета танцует танец живота». Как раз Антокольский, проходя мимо его дома в Переделкино, умиленно писал:

Две книги — «Брага» и «Орда»
Сначала пишутся как будто.

Дело, видите ли, в том, что период старческой влюбленности и старческой плодовитости не всегда означает вторую молодость, иногда он означает первый маразм. Вот если, скажем, Антокольский в своих поздних…

Конечно, за все вместе: и за стихи, и за антивоенную позицию. Назаров вообще талантливый человек, причем многообразно талантливый. Понимаете, актеру – Филатов мне это хорошо обосновывал – хорошо писать самому. Во-первых, это помогает учить чужие тексты и понимать их. А во-вторых, пишущий актер-универсал – это и есть звезда нового поколения. Он не автоматически, не механически выполняет режиссерское задание, он является творцом. 

И вот Любимов – при всем своем хваленом авторитаризме – воспитывал именно таких. Они же все писали и пишут. Писал Филатов, писал и прекрасно пишет Смехов, писал Дыховичный. Про Высоцкого нечего и говорить. Вся команда Таганки – Шаповалов, Васильев,…

Понятия не имею. Я думаю, что вебинары, мокьюментари, театр.doc, дословные записи – это все миновало. Думаю, что театр.doc тоже себя изжил. Я думаю, что дальше это будет педалироваться в сторону все большей условности. Это будет все большая мера фантастики, эксперимента. И потом, та вещь, развития которой я не хочу… Я в театре сторонник минимализма. Если бы я делал свой театр – а кстати, такие примеры в истории многочисленны, – то это был бы театр без декораций, так называемая концепция «нищего театра». Декорации мешают в театре, их надо додумывать. Иногда можно поразить какой-то барочной роскошью, пышностью, как в охлопковском «Гамлете», но я не хочу этого. Мне не нравится. Я хочу, чтобы…

Видите ли, проблемы кризиса среднего возраста в XIX веке не было. Была проблема лишнего человека. Можно сказать, что, например, «Обрыв» — самая толстая, самая фундаментальная и самая искренняя, аутентичная книга о кризисе среднего возраста. То, что переживает Райский, и то, что переживал в это время Гончаров, который был его несколько старше, но типологически очень похож — это, наверное, и есть кризис среднего возраста. Но просто термина такого тогда не было.

Это то, что замечательно сказано у Гандлевского: «Самосуд неожиданной зрелости — это зрелище средней руки». Такая парономазия «зрелости» и «зрелища» — это довольно глубокая мысль. Потому что действительно это…

Очень. Одна из лучших ролей Сергея Колтакова. И Михаил Ефремов там гениален. «Считается, что этот фильм рядовой и проходной». Нет, что вы! Это абсолютно культовая картина, особенно среди кинематографистов. Выдающееся кино. Вот Сергей Колтаков там показал, как надо.

Вот, кстати, Коля Стоцкий написал мне письмо (Николай Стоцкий, тоже любимый артист), что выходит сборник Сергея Колтакова. Я, конечно, постараюсь там написать к нему некое предисловие. Это просто один из самых любимых не просто артистов, не просто людей, но и писателей, и сочинителей. Вообще такое совершенно ренессансное явление.

Вот странно: Сергей Колтаков был такой раздражительный, такой желчный, а люди так…