Нет, не разделяю. Но дело в том, что видите, я очень люблю Акунина вообще, и мне этот такой странный наезд, простите за лексику, в исполнении Владимира Познера показался каким-то обидчивым, неадекватным. Акунин тоже ведь не от хорошей жизни сейчас проживает за рубежом. Не надо все время подчеркивать, что это его личный выбор. Выбор, да не совсем. Поэтому видите ли, в любом случае здесь хочется вспомнить Вознесенского того же: «Врут, что Ленин был в эмиграции (кто вне Родины — эмигрант). Всю Россию, степную, горячую, он носил в себе, как талант». Так что насчет эмиграции Акунина здесь спорно.
Но отношение Акунина к Петру, может быть, в силу моего такого наполовину петербуржского образа жизни, как-то мне это отношение не близко. Не потому, конечно, что мое отношение к Петру сформировано плохим романом А. Н. Толстого, романом откровенно вторичным, и очень сильно потыренным из «Петра и Алексея» Мережковского. Мережковский тоже к Петру, знаете, без восторга относился. Для него Петр — убийца народной веры, в каком-то смысле антихрист. Но противиться обаянию этой фигуры невозможно.
Вот даже Горенштейн в «Детоубийце», замечательной пьесе, все равно не может противиться обаянию Петра. Все равно единственный герой, на которого там хочется смотреть — это Петр. Насколько я помню, Суханов его играл у Фоменко в вахтанговской постановке. По-моему, да. Зозулин играл Толстого. Но это все побоку.
Я к тому, что обаяние петровской фигуры все равно огромно. И не потому, что он развернул Россию к Европе, и не потому, что он так обаятельно пьянствовал, и не потому, что он был такой авторитарной и пыточной фигурой, как очень нравится некоторым патриотам — нет. А просто потому, что ему делать дело было интереснее, чем бороться с врагами. Его труд, работа интересовала больше, чем пытки.
Конечно, главная ненаписанная книга русской истории — это «История Петра» Пушкина, от которой остался только конспект. Но и то конспект гениальный. Там все самое главное упомянуто. Мне кажется, что Пушкин в нем уловил главное: ему больше нравилось создавать, чем мучить. И в этом его очарование. Но Акунин глубже изучал материалы, ему кажется, может быть, что Петр действительно очень много наделал лишнего в своих преобразованиях, и очень много репрессивного.
Тамара Афанасьева, славный довольно психолог и историк, мне когда-то говорила, что практически все дельное, что начал делать Петр, начал уже без истерики делать Алексей Михайлович. А большинство начинаний Петра долго не простояли. Тогда как расколы, начатые Петром, петровское истребление любого инакомыслия, петровская насильственная европеизация, петровская такая олигархия — это все оказалось довольно вечным. Но ничего не поделаешь, обаяние этой фигуры на меня действует сильнее, чем на Акунина, и хотя я не читал ещё «Змееныша», но читал теоретическую часть. Здесь у нас согласия нет. Хотя мне очень это интересно.
