Понимаете, это же история как бы двух поколений — Одиссея и Телемаха. Там есть Стивен Дедалус — с одной стороны, и есть Леопольд Блум. Леопольд Блум — обыватель. И надо вам сказать, что в «Одиссее» самой, в образе Одиссея, в нём сочетаются те ипостаси, на которые разложен этот персонаж у Джойса. Стивен Дедалус — это хитрец, трикстер, творец, мудрец, молодой. А Леопольд Блум — это другая составляющая облика Одиссея, домашняя. Ведь Одиссей страшно тоскует по Итаке, по очагу, по Пенелопе. Он добрый малый, в общем. Понимаете?
И вот это странствие добряка и странствие хитреца, которые в сумме своей образуют один дублинский день. Я не могу сказать, что Блум добряк или что Блум бесхитростный малый. Блум вообще еврей. И в этом смысле он вечный скиталец, он носитель очень многих еврейских черт, еврейских добродетелей и пороков. Поэтому, конечно, это далеко не случайно, что взят еврей, к тому же фанатично влюблённый в собственную жену. И Блум — носитель многих веков еврейской мудрости. Он добрый малый, но посмотрите на его точнейший самоконтроль, на его богатый внутренний монолог, на удивительно музыкальную его речь и богатство его ассоциаций. Он достойный герой для одиссеи.
Просто почему взят ординарный человек, человек не представляющий из себя никакой такой общественной значимости? На это я вам могу ответить очень легко. Понимаете, ведь одновременно пишутся — как раз с четырнадцатого года по двадцатый, по двадцать второй — синхронно абсолютно (вот эта синхронность меня больше всего поражают) пишутся две главные одиссеи XX века. Просто в одной из них мировая война есть тема основная, а в другой мировая война даже не присутствует, поскольку действие происходит задолго до неё, в день встречи Джойса с возлюбленной.
В чём здесь история? «Швейк» и «Улисс» — это две одиссеи, двумя главными героями которых выступают обыватели. И больше того, всё время подчёркивается, что Швейк очень милый (иронизирует Гашек), но Швейк идиот. И вот этот идиот — он и есть главный герой века. И он такой, если угодно, Дон Кихот и Санчо Панса в одном лице. И Блум тоже. В Блуме присутствует одновременно поэт и обыватель, трус и герой, мечтатель и типичный, совершенно прозаический горожанин дублинский. То есть вот эти два слоя его натуры очень важны. В Швейке метафизический, поэтический слой почти отсутствует, но то, что главным героем становится обыватель — это святая правда.
Другое дело, что два великих этих европейца — Гашек и Джойс — они с принципиально разных позиций на это смотрят. Если угодно, Гашек гораздо более требователен к человеку, и для него Швейк, конечно, всё-таки идиот, единица, представитель массы. Джойс же своим романом, как мне кажется, я могу быть неправ… Вот у меня как раз около кровати лежит англоязычный «Улисс», я регулярно его перед этой лекцией по главе перечитываю. Джойс же пишет оду. Это восторженное, героическое произведение о том, что каждый из нас… Неслучайно там есть похороны в этом дне и мысли Блума о бренности, о том, что надо хоть что-то после себя оставлять.
«Каждый из нас в каждый день нашей жизни пускается в плавание, возвращается на свою Итаку, каждый из нас повторяет путь Одиссея. Как же героичен, как прекрасен человек, даже если весь его день состоит из нескольких деловых встреч и похода в кабаки». Вот это такое джойсовское восхищение просто жизнью, джойсовская попытка поднять просто жизнь до эпической поэмы — это не праздное дело. И это в каком-то смысле, знаете, рискну сказать, бесконечно трогательно, бесконечно обаятельно. Мы же действительно Одиссеи.
