Для меня, кстати, огромным шоком было, когда я читал ЖЖ дочери, и там в списке любимых авторов увидел Клейста и Акутагаву. Вот Женька ― веселый, спокойный, жизнерадостный человек, поэтому она, собственно, и работает как клинический психолог с людьми, которые не особо коммуникабельны, но в ее присутствии как-то утихомириваются. Аутисты всякие, дети, у которых проблемы с алексией или аграфией. И вот они ее слушаются. И вдруг у нее два таких депрессивных автора в любимцам. Видимо, действительно Акутагава несет в себе какую-то очень существенную психотерапевтическую функцию. Потому что как бы он там побывал до нас ― в отчаянии, в самой глубокой депрессии. Он же такой японский Кафка. И он сумел как-то этот опыт пережить и извлечь из него, как это ни ужасно звучит, гармонию. Даже «Зубчатые колеса»… Я помню, у Акунина спросил, как он относится к «Зубчатым колесам». Он сказал, что это уже для него слишком страшное, слишком разорванное произведение, слишком дисгармоничное. Он любит Акутагаву времен «Чистоты о-Томи», каких-то таких вещей. «Зубчатые колеса» для него уже распад сознания. А мне кажется, что и в «Зубчатых колесах» есть преодоление болезни, как ни странно.
«В чаще» ― это рассказ не о том, что истина недостижима. Это рассказ о том, как жить, понимая, что мы никогда не узнаем всего. Вот, если угодно, так. Каковы могут быть моральные императивы, если истина, действительно, всегда вне нас. Если она открывается, условно говоря, после смерти. Этот прием Акутагава не выдумал, он взят из романа в стихах Браунинга «Кольцо и книга», где рассказываются разные слои истории, пока не выясняется ее сущность. Там и посмертный монолог Помпилии. Когда-то я обнаружил, неожиданно для себя, что у Бродского «Посвящается Ялте» целиком сделана по лекалам «Кольца и книги», но у него была возможность познакомиться с этим томом Браунинга. У меня есть догадка подспудная, что Акутагава не сам выдумал идею. Идея, которую впоследствии кто только не использовал, в частности, Веллер в «Колечке» очень элегантно ее развернул. Все романы Стайрона построены по этому принципу ― с реальности снимается одно, второе, третье покрывало. А может быть, это восходит еще в Флоберу с его «Танцем семи покрывал» в «Иродиаде», который, собственно, является метафорой творческого процесса. А в общем, конечно, человек не способен докопаться до истины. Человек не может ее вместить. А вот как жить, как сказал Фицджеральд, и действовать, удерживая в голове два противоположных мироздания, если угодно?
