«Lie Down in Darkness» — мне кажется, как раз классический роман очень молодого автора, и Стайрон там ещё так претенциозен и многословен, и похож немножко на героя «Выбора Софи» — на начинающего писателя, который затеял амбициозную книгу, где, как всегда, дебютант надеется дать ответ на все мировые вопросы. Если говорить о «Set This House on Fire», то есть, как он у нас называется в блистательном голышевском переводе — «И поджег этот дом», мне представляется, что Ди Лието — он не символ абсурда. Там это такой, честно говоря, чудак, мягко сказать, который постоянно попадает в автокатастрофы (вообще, во все катастрофы), ломает ключицу там в начале уже, один глаз у него. И в финале, когда вот после всех произошедших в роман бурь, убийств, изнасилований и прочих ужасов, приходит последнее письмо, в нём сообщают, что «Ди Лието опять загремел в больницу, но уже поправляется и, видимо, переживет нас всех».
Это придает роману — а я считаю, что это лучший роман Стайрона — придаёт ему такой своеобразный, понимает, музыкальный смысл, как ни странно, придает ему некоторый объем. В каком смысле? Есть герои трагедии, великие страсти, настоящие мерзавцы, такие как Касс Кинсолвинг, грешники… Т.е. Касс — ну он даже не мерзавец, он жертва, жертва такого распада. Мерзавец там Мейсон, но и Мейсон оказывается в конце концов не виноват в главном. Франческу он изнасиловал, но убил её не он. её убил Саверио. Я не буду пересказывать сюжет, но, в общем, грубо говоря: есть великие страдальцы вроде Касса, великие праведники вроде Поппи, великие мыслители вроде Леверетта, повествователя, и великие грешники, условно говоря, вроде Касса. Есть слепая, тупая сила судьбы, персонифицированная в этом уроде, который, испугавшись ночью, убил Франческу, убил совершенно случайно, без всякого умысла. Не случайно он — слабоумный. И вот который там влюблен в Манджиамеле, помните, говорит: «Как бы сладко ей натянуть», и так далее. Он — такая тупая, слепая, безумная сила судьбы, которая вертит людьми. А есть герои вроде Ди Лието — это обычные банальные неудачники. И вот этот мир великих страстей, и на их фоне маленьких, комических неудач — он и создает объемную картину мира у Стайрона.
Есть, условно говоря, великие преступления, великая любовь, как у Касса к Франческе, великие страсти, а есть «проклятая свинья жизни», как это называли Стругацкие. Вот это такая мелодика романа, создающая его второе дно, его тень, если угодно. Потому что объем, ведь он всегда создается наличием нескольких пластов повествования, и нескольких миров, в которых происходит действие. Надо сказать, что и, как и всякий великий роман, в трёх планах разворачивается… разворачивает «И поджег этот дом» свою панораму. Первый план — это американские воспоминания героев, но это воспоминания Касса о своем грехопадении с этой девочкой, распространяющей религиозные брошюры. Помните, там «с пятнышком горчицы на губе». Это воспоминания Леверетта о знакомстве с Мейсоном. Это их общее так, если угодно, американский их общий бэкграунд. Второе — это то, что произошло в Самбуко. Это, собственно, итальянская часть: кинозвезды, та же Манджиамеле, тусовка богатая. А третье — это то будущее, в котором оказались герои, и в котором Касс, нашедшийся, рассказывает Леверетту, как всё было на самом деле.
Вы знаете, конечно, что это любимый прием Стайрона: когда берется факт, излагается сначала фантастическая его версия, потом — скандальная его версия, потом — реальная. Это заимствовано им, конечно, у Акутагавы из «Чащи», но, собственно, все свои романы он построил по этому принципу и блистательно развил прием. Надо сказать, что и «Признания Ната Тернера», «The Confessions of Nat Turner», они построены точно так же. Потому что там история гибели этой белой, она излагается сначала так, потом этак. Он все время срывает разные покровы с истории, и таким же образом построен «Выбор Софи», где сначала история Софи и история её несчастного безумного любовника рассказана так, потом сяк, а потом наконец мы узнаем правду самую ужасную. Он действительно постепенно снимает все больше и больше покровов с реальности, одного не могу ему простить: потому что Натан — действительно бесконечно обаятельный персонаж. И в общем я был страшно разочарован, узнав, что он не просто безумен, а что он, так сказать, полный, настоящий, клинический сумасшедший, а не прост невротик, каким мы его видим в начале.
Там, мне кажется, что просто глубина продумывания, невероятная тонкость, просчитывания всех этих ходов,— они истощили в конце концов ум Стайрона, и я думаю, что его депрессия случилась просто от переутомления. Написать пять таких романов, и на каждый потратить по семь-восемь лет, и, конечно, к шестидесяти годам остаешься в глубочайшей депрессии, из которой он сумел тоже сделать великую прозу, вот эту «Зримую тьму». Которая, наверное, сделала его, как ни странно, самым сегодня читаемым американцем в России. Потому что она же для всех служит, не скажу лечением от депрессии — депрессию, к сожалению, не вылечишь чтением,— но, скорее, мотивацией, потому что этим нужно серьезно заниматься. Что с этим нельзя жить. Понимаете, как вот Блок жил с хроническим тонзиллитом, и в конце концов умер от эндокардита, потому что копилась-копилась эта инфекция, и вот на почве истощения взорвалась.
Точно так же, по всей вероятности, Стайрон всю жизнь жил с депрессией, пока она не перешла в клиническую стадию. Он научил нас всех вовремя обращать внимание на такого рода проблемы. Там у него, кстати, хорошая главка о Маяковском. А так, конечно, «И поджег этот дом» — лучший его роман.
