Есть ли нехудожественные произведения, которые нужно изучить, чтобы лучше понимать природу творчества?

«Волхв» – это книга, которая нуждается в очень серьезном осмыслении. Если говорить в общем, то я не считаю «Волхва» лучшей вещью Фаулза. «Коллекционер» лучше, соразмернее. Самая удачная его вещь – это «Бедный Коко». Самая неудачная – это, по-моему, «Дэниэл Мартин». Но Фаулз – единственный писатель такого ранга (классик, безусловно), у которого можно проследить абсолютно четкую тему и лейтмотивы. Это не обязательно секс с близнецами, что тоже один из его навязчивых инвариантов. Но если говорить о главной теме Фаулза, то Фаулз – это поэт неразрешимых конфликтов. И Николас, главный герой «Волхва»; то, что проделывает с ним Кончис, – это четкое понимание, что разрешимых коллизий нет. Иными…

Вот здесь довольно сложная проблема. Дело в том, что не только «Дикие пальмы», которые Фолкнер задумывал именно как кинороман, но и, скажем, «Шум и ярость», экранизированная дважды — это вещи вполне экранизируемые. Но при экранизации теряется фолкнеровский нарратив, фолкнеровская композиция — довольно причудливая, фолкнеровское нелинейное повествование, постепенное раскрытие героев.

Потому что в кино вы не можете постепенно раскрыть героя, если только не прибегая к каким-то специальным приемам типа флешбеков. В кино герой сразу явлен — вот, вы его увидели и дальше можете гадать о его внешности, о его биографии. Но он явлен, что называется. Писатель, когда описывает персонажа,…

Стайрон – один из моих любимых писателей, безусловно. Но кого я мог бы назвать его наследником? У Стайрона был такой прием рассказывать историю дважды, поворачивая ее с разных концов, открывая все больше секретов, все больше скелетов в шкафу. Прием, в общем, один. Так написан «И поджег этот дом», так написан «Выбор Софи», ну и думаю, что и «Признания Ната Тернера» тоже постепенно снимают разные слои с истории. Кстати говоря, первый его роман «Сойди во тьму» я прочитал недавно – скучно. Я боюсь, что он выписался к концу. Но самое лучшее – это, конечно, «И поджег этот дом». Это просто действительно высокая литература. И гениально придуманный сюжет, и герой омерзительный (Мэйсон), и изумительный Касс…

У Фолкнера вообще очень много невнятицы в романах. Для того чтобы фолкнеровский роман понять, надо мысленно выстроить события в хронологической последовательности. Тогда кое-что становится понятным.

Ключ к манере Фолкнера в его картинках, он же был карикатурист. Я помню, как Светлана Леонидовна Юрченко, которая нам преподавала английский на журфаке, как раз говорила о том, что пока вы не увидите картинок Фолкнера с их дикой многослойностью действия, с продуманностью каждого штриха, вы не поймете структуру его романов. Посмотрите карикатуры Фолкнера, там многое понятно.

Книгу «Шум и ярость», я читал и перечитывал её бесконечное число раз, в том числе и в оригинале. И не потому, что они мне непонятны как-то, вот эти четыре части. Как Фолкнер говорил: «Не поняли четыре раза, прочитайте четвертый». А потому, что я испытываю настоящее наслаждение от этой книги, и она для меня — один из самых ярких памятников модернистской прозы, великой прозы, и, конечно, мое миропонимание, мировоззрение… Вот страшно признаться, я вдруг сейчас впервые об этом задумался… Оно вполне себе совпадает с фолкнеровским. Для меня такая же постоянная трагедия, и причем такая хроника выражения. Для меня вообще всегда хроника любой семьи — это всегда трагедия.

Необязательно,…

Видите ли, «постмодерн» представляется мне идеально удобным термином, в который вчитывается любое содержание. Для меня постмодерн — это освоение массовой культурой техник модерна. В этом смысле роман «Женщина французского лейтенанта» — это хорошая, качественная мелодрама на материале борьбы идей девятнадцатого века — дарвинизма, марксизма. Это попытка написать увлекательный любовный роман на материале идейной борьбы и, рискну сказать, культурной революции, которую материализм совершает в конце двадцатого века. Это попытка проследить, каким образом эта культурная революция сказывается на отношениях людей — на любви, на сексе, на взаимной зависимости, и так далее. Вот и все, о чем…

Ни один роман Стайрона невозможно свести к, условно говоря, короткой и примитивной мысли. Но если брать шире, «Выбор Софи» – это роман о том, что человечество после Второй мировой войны существует как бы посмертно, как и Софи Завистовская. Этот проект окончен, он оказался неудачным. И причина депрессии, которая накрыла Стайрона после этого романа (он же ничего, собственно, ничего и  не написал дальше, кроме трех повестей об охоте, о детстве), была в том, что дальше ехать некуда. Это был такой исторический приговор.

Понимаете, очень немногие отваживались вслух сказать, что после Второй мировой войны не только Германия, но и человечество в целом как-то окончательно надорвалось. Я…

Новодворская считала его лучшим романом Хемингуэя. Я не считаю лучшим, но там есть, в третьей части особенно, замечательные куски. В общем, в основном вы правы, конечно, самоповторная вещь. Хэм… Понимаете, что с ним происходило? Вот Фолкнер, с которым они друг друга недолюбливали, хотя шли ноздря в ноздрю и «Нобеля» своего получили почти одновременно (Фолкнер, кстати, раньше, по-моему), вот для Фолкнера весь его творческий путь — это преодоление новых и новых препон. Он уперся в стенку — пошел дальше, пробил ее. Уперся — пробил дальше. Он меняется же очень сильно. Фолкнер «Притчи», Фолкнер «Особняка» и Фолкнер «Света в августе» — это три разных писателя. А Хэм более или менее все-таки…

Видите ли, такой персонаж, как вот этот вот маньяк из «Коллекционера», то есть собственно collector, вот этот коллекционер — об этом очень точно сказал Лев Щеглов: «Для них высшее наслаждение — это покончить с собой, уничтожить себя». И я думаю, что для этого типа, для его маньячности закомплексованной самый такой вариант очевидный — это бросить миру последний вызов, это оглушительно покончить с собой. Думаю, что-то вот такое, потому что, во всяком случае, его безумие будет развиваться в этом направлении.