«Нос». Я давал американским студентам «Нос» в рамках гоголевского курса. И я попросил их проанализировать «Нос» с разных точек зрения – фрейдистской, лирической. Какая-то shape, какая-то грань личности вас покидает, бывает же такое? И вот мальчик, который сравнил гоголевский рассказ с рассказом Акутагавы, блистательный сделал доклад. Ну как мальчик, ему тридцатник полновесный. У меня студенты разновозрастные, пестрая группа. Так вот, он сделал замечательный доклад о том, что вещь, которая нас тяготит; порок, от которого мы пытаемся избавиться, может быть самым прямым, самым точным выражением нашего «Я». И наверное, это лучшее, что вы можете дать миру. А вы пытаетесь с этим бороться и от этого избавляться.
Я всегда со слезами читал этот финал: «Теперь-то уж я никому тебя не отдам», – сказал монах и подставил свой бедный нос осеннему ветру. Там, конечно, гениальный перевод Аркадия Натановича Стругацкого. Акунин прав, конечно: некоторые из них читать совершенно невыносимо, настолько они просто кровью писаны. «Чистота о-Томи», «Зубчатые колеса», «Муки ада» – к этому страшно приближаться. Поэтому он и считает, что лучшее, что Акутагава написал, – это все-таки «В чаще». По крайней мере, структурно это великий рассказ. Между прочим, именно по мотивам «В чаще» написана вся великая литература ХХ века, и прежде всего Стайрон. Он тоже рассказывает историю разными голосами и снимает с нее так написан.
Вот, кстати, если кому и давать Нобеля, то, конечно, надо было Стайрону. И за «Выбор Софи», и за «Признание Ната Тернера», и, конечно, за «И поджег этот дом». Но у Стайрона случился кризис, депрессия, о которой он написал замечательную книгу «Darkness Visible», которую я всем рекомендую, но он, к сожалению, после «Выбора Софи» остановился на взлете. Его следующий роман мог бы быть нобелевским или близким к этому. Но он сразился жертвой собственного духовного кризиса. Наверное, неизбежного. Наверное, ему надо перейти на документальную прозу или публицистики, true crime, который, судя по тому его публицистики (я купил его недавно), очень ему удавался. Но он этого не сделал. Он тоже не захотел превращаться.
А так в принципе в использовании этого приема – срывании разных покровов истории и рассказ ее под разными углами зрения – ему, конечно, равных нет. Акутагава вообще внес в повествовательную технику много того, чего до него не было. «Носовой платок» – потрясающий рассказ. «Вальдшнеп» – замечательный рассказ про Толстого и Тургенева, хотя очень японский. Там про охоту. «Жизнь идиота» тоже замечательная повесть, но это для немногих. Это невроз модерниста в принципиально архаической среде. Я думаю, что многим сегодня «Жизнь идиота» была бы очень полезна.
