Неужели вы верите в духовное возрождение?

Из всего, что написано о любви, как-то мне трудно выделить то, что как-то корреспондирует с моим образом жизни и с моими воспоминаниями. Три лучших любовных романа я не могу, наверное, выделить. Я знаю, что в их число вошла бы, безусловно, «Ада» (не вся, а первая часть), мой опыт субъективен очень. Именно то, что я знаю… Как говорил Солженицын: «Мы можем понять только ту часть правды, в которую уперлись рылом». Вот то, что было в моем опыте, я могу понять.

Главная любовь моей жизни настолько ни на что не была похожа и настолько не имеет ничего общего с этим… Если можно считать романом «Темные аллеи» (а это именно книга рассказов, книга новелл, как бывает книга стихов; Кушнер заметил, что…

Наверное, «Мамаша Кемских» Горького. Наверное, «Поцелуй» Бабеля. Хотя у Бабеля можно назвать многие. Кто-то назовет «Улицу Данте», кто-то назовет «Ди Грассо», кто-то назовет что-нибудь из «Одесских». «Иваны» мне нравятся больше всего, хотя они немножко лобовые. «Саранг» Паустовского. Я не большой фанат Паустовского, но этот рассказ заставляет меня плакать всегда. У Грина, наверное, «Сто верст по реке» или «Истребитель» — что-нибудь такое страшненькое. Или «Крысолов» — тоже на ваш выбор. И «Победа» Аксенова.

Но это моя пятерка. Я знаю, что процентов на 30-40 она совпадает, например, с пятеркой Жолковского или с пятеркой Богомолова. Мы с ним обсуждали эту проблему на Бабелевском…

Я считаю, что у Попова надо читать новеллистику (всю практически), во-вторых, автобиографические вещи на грани исповедальности: «Третье дыхание», «Комар живет, пока поет», «Плясать до смерти». Ну и конечно, такие рассказы, как «Ювобль», в которых он, на мой взгляд, как новеллист сильнее Леонида Андреева. Потому что историю про Кусаку Андреева у Попова дана в двух абзацах в «Ювобле», про эту собачку, и сделана лучше.

Попов — я совершенно согласен с Александром Мелиховым — писатель с потенциями гения. У него есть разные тексты. Вся линия «Новой Шехерезады» нравится мне меньше, «Евангелие от Магдалины» тоже меньше (или «Будни гарема»). Но меня совершенно восхищают такие его…

Когда прочел «Лестницу» и «Снюсь» Житинского, когда прочел «Две поездки в Москву» Попова. До известной степени когда прочел Катаева.

Кушнер как раз говорит, что Катаев — единственный писатель, который к старости стал писать в разы лучше себя молодого. Хотя старость в целом для прозы, как говорил сам Толстой, не очень-то благотворна. Всё-таки Толстой-то в старости писал получше, чем в юности. Пожалуй, да, «Трава забвения», а особенно «Алмазный мой венец» — для меня это был некоторый перелом.

К чему стремится человек, тут неважно. Тут важно, Создатель не отвергает ли его. В фаустианский период русской литературы Создатель смотрит на человека как на талантливого зэка. Потому что идея завета человека с Богом, идея союза человека с Богом — назовем вещи своими именами — была разрушена. Разрушена она была после вознесения Христа — воскресения и вознесения. Он обещал, конечно, второе пришествие, но когда оно будет, мы не знаем. Мы знаем, что завет человека с Богом не состоялся. Человечество отвергло Бога. Ну хорошо, тогда вот вам дьявол, вот вам Мефистофель.

Чем заканчивается союз с дьяволом, мы видели в ХХ веке. Поэтому человечество трудно и медленно возвращается к идее завета с…

Ну конечно! Об этом и картина, что нас всё время пытаются отвлечь от творческого, или христианского, религиозного подвига разговорами про простую жизнь. «Но ведь можно же просто жить!». Он там, избежав креста, идет среди пейзажей и говорит: «Какая красота! А я-то и не замечал». Действительно, человек, который рожден для подвига, никоим образом не замечает благодати мира, его прекрасности — вкуса вина, вкуса еды…

Он же там умирает семьянином. И в конце он отвергает этот соблазн, представив свою смерть в окружении чад и домочадцев после долгой и прекрасной жизни. Он кричит: «Нет!», он в ужасе отвергает это и умирает на кресте со словами: «Я совершил».…

Как раз тоска и отчаяние присутствуют многократно, есть даже термин «гефсиманское отчаяние» — предсмертная тоска Христа в Гефсиманском саду. Или страшная тоска Иова, или тоска Ноя. Это достаточно распространенное ветхозаветное чувство. Другое дело, что Ветхий Завет влюбленности и юмору особенного места не выделяет. Грех сказать, я не очень люблю себя цитировать, но что делать, если я на эту тему уже писал:

Ваятель, весь в ошметках глины,
Погонщик мулов и слонов,
Делящий мир на половины
Без никаких полутонов,
Вершитель, вешатель, насильник,
Строитель, двигатель, мастак,
С рукой шершавой, как напильник,
И лаской грубой, как…

Я никогда не мог дать определения добра. Для меня есть определение последовательности. Есть люди последовательные и не последовательные. Мне кажется, что человек должен вносить понимание, последовательность, принципиальную, последовательную изменчивость в беспринципный мир. У меня есть такое ощущение: что добро – это порядок. И наведение порядка, если угодно, есть главная задача человека. Украшение мира, наведение порядка в захламленном, неупорядоченном, лишенном последовательности мире. Вот так бы, наверное, я сказал. При слове «порядок» сразу возникает скука, зевок, но я так не думаю,  на самом деле.

Потом, понимаете, зачем определять добро и зло, когда каждый их сам…

Не всегда и не все. Дело в том, что интерес к оккультизму вместо интереса к Богу, к самоанализу, даже, может быть, вместо атеизма, в котором есть свои привлекательные стороны, интерес к оккультизму — это шаг назад. Ну, примерно, как интерес к национализму, крови и почве вместо космополитизма, интернационализма, открытости и так далее. Да, переходные эпохи, да, трудные времена — они приводят обычно к некоторой деградации.

Понимаете, Русская революция дала вспышку модерна, но давайте не забывать, что эта вспышка модерна имела быть перед, в предреволюционной ситуации. А в семнадцатом, восемнадцатом, двадцатом годах с великим искусством обстояло трудно. Так же собственно, как и с…

Оккультизм – это любая религия, лишенная духовного содержания, сведенная к набору ритуалов. Оккультизм стремится не к духовному просветлению, не к бессмертию, не к эволюционирующему духовному, спиритуальному воздействию. Оккультизм стремится овладеть человеком или природой, силами ее с помощью заклинаний – обрядов и ритуалов, вот  и весь оккультизм. Оккультные учения – это довольно примитивный магизм, который часто сочетается с конспирологией, с теорией всемирного заговора. Оккультизм привлекателен, он сочетается  так, как в произведении Барченко – главного, так сказать, «консультанта» по оккультизму и черной магии.

Это все темное искусство, черное…