Отношений-то не было, собственно. Были разовые встречи, во время которых Маяковский вёл себя из рук вон. И это, наверное, входило в условия. Встречи эти были суть следующие.
Значит, была первая встреча, когда Маяковский пошёл к Блоку знакомиться, потому что Лиля просила книгу с автографом. Я не знаю, выдумал он это, рассказывая Катаеву (в «Траве забвения» есть эта история), или пошёл знакомиться без всякой Лили. Но вообще больше похоже, что Лиля попросила, потому что это не в характере Маяковского — приходить к кому-либо и знакомиться. Наоборот, когда к нему пришёл знакомиться Чуковский — самый знаменитый литературный критик России в это время — и начал ему объяснять, как тот хорошо пишет, Маяковский сказал: «Я всё это знаю. Вот тут сидит старичок, он отец девушки, которая мне очень нравится. Ему пойдите и расскажите, какой я хороший. Ему это гораздо важнее». То есть не в его природе было навязываться к Блоку в собеседники. Поэтому встреча первая — это поход к Блоку за автографом. Причём Блок очень оскорбился, когда узнал, что автограф нужен не Маяковскому, а Лиле.
Вторая встреча — когда Маяковский читал у него при Алянском «Облако в штанах». Это он рассказывал Жене Хин, она записала устную новеллу эту. И Блок молчал, пока он читал, молчал, пока его ругали гости. А потом, когда вышел в тесную прихожую —там, где вешалка стоит. Вышел его проводить и шёпотом ему сказал: «Никого не слушайте, вещь отличная. И пишите дальше».
Третья встреча — Пастернак вспоминает вечер Блока в Политехническом, когда Маяковский сидел и подсказывал рифмы. Есть полулегендарная (возможно, имевшая место) встреча с Блоком — таким, как он запечатлён на единственном кадре кинохроники, когда он стоял в солдатской шинели у Зимнего дворца на Дворцовой площади. Маяковский шёл мимо, увидел высокого солдата, узнал в нём Блока. Подошёл, поздоровался, спросил: «Как дела?» И тот ответил: «Хорошо. Всё хорошо».— «А у меня библиотеку сожгли». Это описано в некрологе Маяковского «Умер Александр Блок».
Что касается отношения его к Блоку. Мне кажется, что он всю жизнь ему люто завидовал, не скрывал этого. Прав совершенно Луначарский, что название поэмы «150.000.000» имеет прямое отношение к поэме «Двенадцать». Блок сам, так скажем, у Маяковского вызывает здесь некое отторжение, потому что «Двенадцать» должен был бы написать Маяковский — по всем законам. А вот ему не хватило. Самое точное определение он дал в разговоре со Львом Никулиным: «У Блока из десяти стихотворений два хороших, а у меня пять, но таких, как эти два, мне не написать». То есть он всё правильно понимал. И дай бог нам того же.
