Не кажется ли вам, что рассказ Владимира Сорокина «Красная пирамида» похож по атмосфере на «Дерево ночи» Трумэна Капоте?

Я считаю, Денис Захаров — один из главных специалистов по Капоте, мой любимый комментатор, наиболее, скажем, продвинутый. Он прокомментировал «Answered Prayers», «Услышанные молитвы» — роман, который, по-моему, просто бессмысленно читать без этого комментария. Потому что ни роковую роль ее в судьбе автора, ни трагедию позднего Капоте в период кризиса (перед «Музыкой для хамелеонов») — это просто без комментариев Захарова не понять. Ведь это Захаров нашел очень многие рукописи Капоте, и это он прокомментировал 14 ранних рассказов Капоте, обнаруженных им в архиве. Он один из ведущих мировых специалистов. И то, что издательство решило опубликовать «Услышанные молитвы» — это, конечно, очень…

Хоффман сыграл гениально, но фильм не нравится мне. Потому что в основе интереса Капоте к Перри Смиту лежал не гомосексуализм, а ужас перед человеческой природой. А вообще, как говорил, кажется, Голдуин: «Я не гомосексуалист, родившийся писателем, а писатель, случайно родившийся гомосексуалистом». Я против того, чтобы ставить во главу угла этот факт его биографии. Он заинтересовался историей Смита, потому что тот был одним из его героев, как правильно написала в свое время Бернадская. А вовсе не потому, что он питал какие-то чувства к нему. Вообще, сам Капоте, мне кажется, бесконечно сложнее, чем эта картина, хотя Сеймур Хоффман сыграл на пределе человеческих возможностей.

Вы прежде всего, конечно, ссылаетесь на Апдайка, хотя тетралогия о Кролике совсем не детская. Кролик, конечно, пошел с «Алисы». Потом в гениальном совершенно мультике «Иллюзионист» Сильвена Шоме, помните, там лейтмотивом является этот кролик, с чпоканьем доставаемый из цилиндра.

Кролик на самом деле, начиная с «Алисы», имеет тройную коннотацию, раз уж вас действительно интересует образ кролика, и в том числе у Апдайка. Прежде всего, это не кролик из «Алисы», а это бешено размножающееся существо, это существо, наделенное — как бы сказать?— невероятной потенцией и недостаточными средствами для того, чтобы её реализовать, потому что то денег у него хватает, то возникают какие-то у него…

Что касается «Ледяной трилогии» в целом. Мне она представляется крайне эклектичной. И в каком-то смысле это, понимаете, отход назад на позиции такой довольно наивной фэнтези. Я не буду углубляться в эту Теорию мирового льда и вообще в фабулы этого произведения — прежде всего потому, что меня это художественно не убеждает. Мне кажется, что Сорокин — гениальный деконструктор чужих сочинений и, к сожалению, довольно наивный строитель собственных фантазий, вторичных по отношению даже к фантастике семидесятых годов.

Что касается какого-то нового слова в нем, которое, безусловно, было, мне показалось, что оно есть в «Метели». В «Метели» есть новая интонация, такая неожиданно не…

Конечно понравилось бы. Трумен, в отличие от большинства современников, относился к себе очень дурно, считал себя маньяком. Не маньяком, но плохим человеком себя считал, эгоцентриком. Считал абсолютно заслуженной ту обструкцию, которой его время от времени подвергали.

Он вырос с самосознанием изгоя, и это сделало его большим писателем. Я думаю, ему понравилось бы, что Ганнибал Лектер таким образом зависит от него, слеплен с него. Да и понравился бы ему и сам Ганнибал Лектер с его эстетизацией патологии, с его редчайшим случаем полидактилии — с его красивыми 6-ю пальцами. Ему бы это очень понравилось.

У меня есть догадки. Но о том, что близко, мы лучше умолчим.

Ходить бывает склизко
По камушкам иным.
Итак, о том, что близко,
Мы лучше умолчим.

Пелевин очень близок к Гоголю — во всяком случае, по главным чертам своего дарования — но инкарнацией его не является. Дело в том, что, понимаете, постсоветская история — она, рискну сказать, в некотором отношении и пострусская. Как правильно сказал тот же Пелевин, вишневый сад выжил в морозах Колымы, но задохнулся, когда не стало кислорода. Вообще в постсоветских временах, он правильно писал, вишня здесь вообще больше не будет расти.

Он правильно почувствовал, что советское было каким-то больным изводом…

Ну, «Белый квадрат» — это очень интересный литературный эксперимент, рассказ с параллельной звуковой дорожкой, замечательная история, такая пародия на телепередачу современную, очень точная. Но видите, какое дело? Сорокин был блестящим совершенно пародистом и при этом блестящим прогнозистом, таким экстраполятором, точно прогнозирующим продолжение русской истории. Ну а сейчас она вступила в фазу такого абсурда (это, в общем, принципиальная новизна), что переиродить этого ирода Сорокин уже не способен. «Фиолетовые лебеди» — это уже не пародия, не сатира, не гипербола, а это иллюстрация, иллюстрация к тому, что сейчас происходит в России. Он довольно точно предсказал вот этот весь…

Это не совсем эссе, это диалог. «Не кажется ли вам, что оно повлияло на русский телевизионный развлекательный научпоп? Начиная с «Матадора» и кончая «Тихим Домом». Капоте вообще очень сильно повлиял на всю стилистику русского гламура и русской светской хроники. Конечно, повлиял. Другое дело, что у Капоте за всем эти стоила трагедия. Мэрилин Монро у него трагический персонаж. И сам он оставался трагическим персонажем. А русский гламур, такой светский, я не знаю, как-то, мне кажется, настоящей глубины, настоящего трагизма там не было. В «Матадоре», особенно в выпуске, посвященном «Апокалипсису сегодня», наверное, это было. Но в принципе у меня не было ощущения, что русская журналистика 1990-х…

К Сокурову изменилось точно, но это потому, что Сокуров снял несколько великих фильмов после нескольких, на мой взгляд, довольно манерных. Я понимаю, что Сокуров – не моя эстетика, но всей своей жизнью и всем своим поведением он показал, что он очень серьезный художник, готовый платить жизнью за свои взгляды и за право снимать, что он хочет. Сокуров оказался серьезнее, чем я предполагал, он оказался талантливее. Он снял несколько фильмов (прежде всего, «Солнце», «Русский ковчег», наверное, и «Фауст», хотя пафос его мне не нравится – пафос фильма, в котором Фауст еще хуже Мефистофеля), которые мне очень понравились, в отличие, скажем, от «Спаси и сохрани», которое мне не понравилось…

Сорокин, безусловно, большой автор, причем не благодаря своим очень талантливым и очень смешным пародиям на соцреализм, не благодаря своим стилизациям под Платонова и Толстого, которые ему не очень хорошо удаются, а благодаря своим иррациональным фантастическим рассказам – таким, как «Красная пирамида», «Черная лошадь с белым глазом», «Фиолетовые лебеди». При этом он очень точный социальный диагност и прогнозист. Но для того, чтобы написать «День опричника», не надо быть великим писателем. Достаточно посмотреть, что делается и прочитать «Князя Серебряного». Последнюю точку в разговоре о современном авторе ставить нельзя, но он первоклассный писатель. Лучшей из его вещей мне кажется…