Что вы думаете о незаслуженно забытых советских писателях 60-х — Викторе Дубровине и Гаврииле Троепольском?

Видите ли, Троепольский (начнем уже, так сказать, от яиц Леды) очень серьезный сатирик, начинавший в 60-е годы, печатавшийся в «Новом мире» у Твардовского. «Белый Бим» появился в почвенническом «Современнике», а вообще-то Троепольский совсем не почвенник. Троепольский — автор «Чернозема». «Чернозем» — как раз такой довольный конъюнктурный роман. Не конъюнктурный — советский. Вот эти его записки про Прохорова 17-го — это было такое довольно веселое чтение. Он очеркист класса Овечкина, как мне кажется, и писатель довольно глубокий. Воронеж не зря им так гордится.

«Белый Бим Черное ухо» — это самое известное, но далеко не самое совершенное его произведение. Лучшим его текстом был бы так…

У меня есть ощущение, что было наоборот. У меня есть ощущение, что Горький побаивался Толстого, относился к нему по-сыновнему, без достаточных оснований просто потому, что Толстой не расценивал его никак — никак сына, никак младшего единомышленника. Напротив, он относился к нему уже после первых его успехов весьма ревниво и настороженно. Но тем не менее у Горького есть открытым текстов в воспоминаниях о Толстом: «Не сирота я на земле, пока есть этот человек». Так что отношение его к Толстому было почтительным, восторженным, но и отчасти недоверчивым. Конечно, потому что он говорит: «Не надо ему этим хвастаться», когда Толстой говорит: «Я лучше вас знаю мужика». Не…

Предшественники  – Державин и Хлебников, более очевидные. Но я думаю, что истоки интонации Заболоцкого можно поискать и поближе. Например, Фет: «Учись у них – у дуба, у березы…». Это стихотворение  легко принять за Заболоцкого. Наверное, и Тютчев, хотя мне-то как раз кажется, что Заболоцкий – поэт более ровный. У Тютчева есть как и безусловные шедевры, так и безусловные провалы. А у Фета, скажем, или у Заболоцкого, провалов нет.

Наверное, потому что идеология никак не сказывалась на их литературных занятиях. Фет всю свою идеологическую составляющую направлял в прозу, в очерки, в воспоминания. В текстах это не сказывалось. У Тютчева не сказывалось.

Ну вот, любимое…

Бродский утверждал, что главное в рифме — это её мнемоническая функция. То есть это непосредственное участие рифмы в запоминательном процессе. Как доказали многие (особенно много на эту тему писал Михаил Гронас, хотя, мне кажется, это вещь довольно очевидная, но и очевидные вещи надо напоминать), рифма особенно актуальна в тех системах, где так или иначе подвергается эрозии, давлению письменная функция поэзии, письменный её вид. Где стихи становится опасно переписывать от руки, где их изымают при обыске, где запрещаются книги,— там великая функция мнемоническая, там их проще запоминать. И обратите внимание, рифмованные стихи выжили прежде всего там, где их надо было передавать…

Тут интересно. Есть две концепции пушкинского редакторства, но у нас, к сожалению, слишком мало материала на шесть номеров «Современника», им частично собранных. Всего лишь четыре он успел выпустить. И всего год его, собственно, редакторской работы, если считать подготовительный период, то полтора. Одни считают, что «Современник» был полностью неудачным проектом, который заиграл какими-то красками только с появлением в нем Некрасова в 1847 году. Плетнев поддерживал его существование еле-еле, оно тлело. Но видите ли, Пушкин действительно терял подписчиков. Их было в хорошее время шестьсот, потом оно спустилось, насколько я помню, до трехсот шестидесяти. Я точно не помню этих цифр, но…

Я совершенно не разделяю мнения Бродского (хотя кто я такой? а с другой стороны — почему бы и нет?), что Липкин один правильно отразил военную тему в русской литературе и спас честь этой литературы, русской военной. Такие поэты, как Гудзенко и даже Луконин, приближаясь к военной теме, становятся очень крупными. И Друнина, например. Я уж не говорю про титанов, вроде Самойлова, Слуцкого, кстати говоря, Иона Дегена. Я не говорю уж о Твардовском, который создал свой военный эпос. У Семёна Липкина есть замечательные стихи — например, самое известное его стихотворение «Зола», которое вы знаете, конечно, и поэма «Техник-интендант», над которой плакала Ахматова. Но в целом мне кажется, что Семён Липкин —…

Иван Елагин — двоюродный брат Новеллы Матвеевой, поэтому естественно, что, имея Матвееву в числе своих литературных учителей и любимых поэтов, я стихи Елагина знал задолго до того, как они были напечатаны в России. Я считаю, что это был очень крупный поэт. Ну, я вообще имею такую учительную привычку немножко — расставлять всех по рангам. Я считаю, что это был поэт класса Твардовского, не ниже никак. Некоторые стихи Елагина… Я попробую, кстати, сейчас одно стихотворение Елагина прочесть, поскольку это верлибр, я наизусть его не знаю. Тем не менее, конечно, это исключительный класс.

Я хочу напомнить, что Иван Елагин был сыном такого замечательного дальневосточного футуриста Венедикта…