Тут интересно. Есть две концепции пушкинского редакторства, но у нас, к сожалению, слишком мало материала на шесть номеров «Современника», им частично собранных. Всего лишь четыре он успел выпустить. И всего год его, собственно, редакторской работы, если считать подготовительный период, то полтора. Одни считают, что «Современник» был полностью неудачным проектом, который заиграл какими-то красками только с появлением в нем Некрасова в 1847 году. Плетнев поддерживал его существование еле-еле, оно тлело. Но видите ли, Пушкин действительно терял подписчиков. Их было в хорошее время шестьсот, потом оно спустилось, насколько я помню, до трехсот шестидесяти. Я точно не помню этих цифр, но есть одна из последних пушкинских заметок для «Современника» — заметка об утрате, о потере адреса подписчика из Торжка. И он просит его ещё раз прислать.
Понимаете, так жалко подумать о том, что Пушкину дорог был каждый подписчик «Современника», потому что это были какие-то копейки… Ну не такие уж и копейки, по тем временам, которые он намеревался таким образом собрать. Вот интересно было бы, кстати, проследить адрес, найти этого подписчика из Торжка. Кто в Торжке — он не был тогда, конечно, так провинциален, как сегодня, все-таки был известен, как столица золотого шитья и пожарских котлет, но, конечно, это далеко не духовный центр. И вот очень интересно, кто выписывал в Торжке «Современник»? Как коммерческий проект — это была полная неудача. Как потенциальное место для публикации собственных текстов, в частности, «Капитанской дочки»,— это неплохая история. Синявский же сказал Розановой: «Нам нужен свой журнал, потому что больше нас никто печатать не будет».
Пушкин находился в изоляции — что мы будем прятаться от этого факта? Он говорил графу Владимиру Сологубу, что надо, значит, в оппозицию уходить. «Так ведь уже нет оппозиции» — пытался ему Соллогуб объяснить. Бешенство и одиночество Пушкина в эти минуты очень понятно. «Современник» планировался как собственная трибуна, другой-то не было. Вот вторая версия, которая как раз предполагает, что Пушкин опередил свое время, но задумал весьма талантливый и перспективный проект — она сводится к тому, что в условиях реакции (а реакция зашла уже в это время очень глубоко и переходит постепенно в стагнацию полную) нет никакого другого выхода, кроме как просвещать, во-первых, и объединять все умственные силы.
Наверное, Пушкин делал консервативный журнал. Но при этом он же предполагал пригласить Белинского, который, несмотря на свою нередкую в это время молодую и задорную ругань, даже в адрес самого Пушкина… а Белинский, кстати, о «Современнике» отозвался довольно скептически, похвалив только «Путешествие в Арзрум». Там сказано у него, что «…есть такие, которые ничего не могут делать плохо, вот и Пушкин из их числа. Но «Путешествие в Арзурм» ничем особенным не значительно». Так вот, невзирая на резкость и такую, я бы сказал, вспыльчивость молодого Белинского, Александр Сергеевич планировал позвать его в журнал. Он только говорил, что «… статьям господина Б. не достает обдуманности. Хотелось бы более обдуманности». Вопрос о том, в какой степени он собирался регулярно привлекать Гоголя как критика журнального, обсуждаем, но Гоголя он печатал. Он — я уверен абсолютно, что печатал бы и Лермонтова, и Краевский бы его, конечно, не удержал.
У меня есть ощущение, что «Современник» был задуман как энциклопедический проект, собирающий, объединяющий вокруг Пушкина всех сколько-нибудь одаренных и думающих людей. Ну напечатал же он Тютчева — «Стихотворения, присланные из Германии». Соответственно, я думаю, что это был бы такой энциклопедический, объединительный, гуманистический орган, и ничего, кроме просвещения — когда у тебя вот настолько связаны руки,— наверное, делать нельзя. Я по-разному, я сложно отношусь, вообще, к концепции толстого журнала российского. Я вовсе не думаю, что толстый журнал — это вот такой абсолютный оплот добра и красоты. Но были в России ситуации, когда кроме толстого журнала, ничего не имеет смысла. И поэтому, я подозреваю, «Современник» был не худшим вариантом. Думаю, что Пушкин как редактор журнала — это в каком-то смысле страшно опережающий свое время проект Твардовского во главе «Нового мира», вот так скажем. А вообще, большому поэту в силу такой гармоничности его мирочувствования, мировоззрения, редактировать толстый журнал правильно. Это не значит, что я себя продвигаю на эту должность, я уже говорил о том, что руководство какими-либо проектами, кроме очень локальных — вот романных, и так далее, я на себя брать не буду в ближайшее время.
Я получил, кстати, порядка шестидесяти, пятьдесят семь, если быть уж совсем занудой, романных фрагментов. Из них три мне подошли. Это не потому, что все написали плохо. Примерно половина — ну, половина это трэш абсолютный, я из этого исходил. Другая половина — это очень качественно написано, слишком качественно. Но мне нужна динамика в этом романе, понимаете? Помню, как Новиков Владимир нам все время повторял тыняновскую формулу: «Литература — это динамическая речевая конструкция». Нужно больше динамики. Если вы умеете что-то хорошо описывать, то ради бога. Как-то в Питер приехал Франк Тилье — очень интересный человек, и романы его интересные, там в особенности «Страх» или там «Красный пояс» — не, очаровательный писатель. Но он хороший рассказчик, хорошо говорит. И вот я его спросил, по-английски мы разговаривали, частично нам переводчица помогла: «Что интересно?» И он сказал, что только темпом можно удержать современного читателя, только бешеным ритмом. Я говорю: «Ну а как же еда и секс?» Он говорит: «Я вот с ужасом замечаю, что моим героям некогда заняться едой и сексом, они постоянно путешествуют. Это единственное, чем я могу удержать читателя. Вот ритмом. Тот, кто владеет ритмом, владеет миром». Эта его формула мне тоже очень понравилась.
Я боюсь, что ритмом не владеет большинство авторов — ну, мне приславших. Три фрагмента — да, замечательные. Я разослал письма, кто ещё не получал, тем напишу, но три мне очень подошли. С тремя я буду работать. Соответственно, пока отпадает необходимость в помещении, потому что не так много участников проекта, чтобы не собираться в рюмочной иногда или в Тургеневской библиотеке. Всем, кто предложил помещение, мое душевное спасибо.
