Что вы бы посоветовали почитать о Джеймсе Джойсе?

Знаете, рассматривать Джойса только с этой точки зрения, по-моему, невозможно. Мне кажется, что для Джойса его католичество было, безусловно, средой очень важной; было воспитующим и, так сказать, сюжетообразующим фактором. Джойс никогда не переставал быть католиком, даже разочаровавшись в боге. Это та вещь, которую не вытравишь из сознания, не выведешь из состава крови. Но ограничивать этим «Улисса» было бы так же нелепо, как и ограничивать его античными аллюзиями или дублинской темой. «Улисс» — это тотальный реализм. Реализм физиологический, психологический, религиозный, это попытка довести до совершенства толстовский метод. И Джойс очень многое берет у Толстого, не только поток…

Знаете, надо развивать новые территории, надо осваивать новые жанры. Правда, Джойсу и это не помогло. Он принес свой Дублин в архив мировой классики, и Дублин этот стал одним из символов ХХ века, но, к сожалению, ничего не получается с Нобелевской премией. Видимо, они откладывали все на потом; может, думали дать ее Джойсу на его семьдесят, а он возьми да не доживи даже до шестидесяти. Может быть, они думали каким-то образом Джойса поощрить, когда все прочтут «Поминки по Финнегану», но этого не будет никогда, уверяю вас.

В любом случае, Нобелевская премия дается даже не за освоение новых литературных территорий: все-таки Джойс сумел так зарисовать свой Дублин, что по «Улиссу» его можно…

Конечно, есть. Видите, какая вещь? «Улисс» написан не для филологов. И Джойс спрашивал Набокова на полном серьезе, не кажется ли книга глубоко провинциальной. И кстати, основания в таком подозрении есть. Ведь изначально стартовая задача «Улисса» была в том, чтобы создать, придумать себе родину в ее отсутствие. Жить на родине по разным причинам было для Джойса невозможно (по некоторым – просто невыносимо). Он решил создать Ирландию, то есть Дублин в изгнании. 

Более того, каждый эпизод Джойса соответствует определенному куску на карте дублинского центра. И Джойс не шутя говорил, что если бы однажды Дублин смыло с лица земли, его можно было бы восстановить по книге. Он адресован тем…

Понимаете, можно ли вообще в переводе полностью сохранить стиль автора? Я в это совершенно не верю. Я сейчас в большой и хорошей компании перевожу «Март» Куничака. Мы с Лукьяновой вместе это делаем, еще с несколькими людьми. Потому что тысячестраничный роман невозможно перевести в одиночку при той нагрузке, которая есть у меня. А Куничак – это такая хорошая литература, что невозможно ее переводить буквально. Нужно для всего искать аналог. Равным образом, за какого бы автора вы ни взялись, вы обречены преодолевать (по-набоковски говоря) наследие отцов, потому что вы обязаны осовременивать язык, придавать ему черты. Это как киноадаптация шедевра.

Невозможно адекватно перевести хорошо…

Два критерия: во-первых, изобразительная сила. Тут  ничего не поделаешь, это вещь очевидная. Либо есть, либо нет. И потом – влиятельность. Вы можете как угодно критиковать Джойса, если вдруг вам придет такая странная фантазия. Можете как угодно критиковать Джойса, но вы не можете отрицать одного: Джойс создал роман, который дал огромный толчок и американской, и европейской прозе. Степень влиятельности писателя – очень важная вещь при его оценке. Насколько жизнеспособны и насколько для других целительны и соблазнительны оказались открытые ими практики. Это первое.

Второе – возвращаясь к изобразительной силе, – насколько выпукло, насколько точно этот текст передает…

Главная идея модерна – это контроль, контроль сознания за всем происходящим, и моральная ответственность. Условно говоря, психоанализ, самоанализ. Вершина модерна – это рацио, рациональное понимание мира и ответственность за свой выбор. А «Улисс» – это пример такого тотального реализма: реализма экономического, философского, социального, религиозного, биологического просто. Это реализм на всех уровнях, подробнейшая каталогизация реальности и ее подробнейшее описание всеми возможными способами – от потока сознания до аллитерации, от мифа до какого-то лирического этюда. Все абсолютно, все жанры и все науки, от биологии до кулинарии. Это пример описания одного дня одного человека с…

Молли Блум – совсем не роковая женщина, вот в чем дело. Может быть, именно потому Достоевский  не любил нормальных людей, они ему скучны были. Для Достоевского надлом, надрыв необходим. А в Молли Блум где надрыв? А если Джойс недолюбливал Достоевского, так может быть, потому что чувствовал в нем нечто нечеловеческое?

Ведь в чем проблема? Джойс при всей сложности своего письма – даже в «Поминках по Финнегану» – гуманный и глубоко нормальный человек. Все эмоции, все реакции в «Улиссе» – это реакции очень физиологические, нормальные. Молли Блум, конечно, шлюховата, но она действительно любит Блума. Это совершенно не тайна. Кроме того, она просто не может отказать. Для нее это форма…

У меня были такие обстоятельства, что я вынужден был читать «Улисса» подряд. Потому что я служил в армии, и мне удавалось иногда на сутки получить очередной номер «Иностранки» 1988 года, где печатался очередной фрагмент с комментариями Хоружего. 12 номеров в течение года я читал этот роман. Потом, разумеется, у меня была возможность — один друг мне подарил переплетенный кусок из «Иностранки» — все вот эти переплетенные 12 глав, 12 порций.

И все эти эпизоды я перечитывал уже, естественно, вразброс и вразброд, потому что читать «Улисса» подряд после первого чтения, по-моему, совершенно не нужно. Перечитываешь любимые куски. Открываешь на чем откроется. Иногда нужно случайно, по работе или…

Оля, чтобы читать лекцию о творчестве Джеймса Джойса, надо быть джойсоведом. Я более-менее знаю «Улисса», «Улисса» очень люблю. Поговорить о «Поминках по Финнегану» я тоже готов, потому что есть там куски, которые я внимательно со словарями и комментариями читал. Но в целом полного представления о книге у меня нет и думаю, что нет ни у кого, кроме, может быть, Алана Кубатиева и нескольких профессиональных англичан-джойсистов. В принципе, чтобы говорить о Джеймсе Джойсе, как минимум надо быть генией или гением. Я могу сказать одно: чтение одно, особенно «Улисса», особенно трех-пяти глав в нем — это высокое эстетическое наслаждение. И Блум для меня, естественно, один из любимых героев; Телемак,…

Я бы не сказал, что он раскрывает его бесстыдно, но в чем смысл этого монолога, понятно. Мой любимый кусок в «Улиссе» — предпоследний, это колыбельная. Помните, когда в конце этого катехизиса, напутствуя к очередному сну, к очередной смерти, к очередному воскресению Блума, автор ему поет эту ритмическую колыбельную в финале — это гимн человеческой участи, это гимн Улиссу, который каждый день выходит в свое странствие и каждый день возвращается в лоно. Потому что лоно — это море, это наша Таласса, это наша мать, это наша прародина. И Молли — это и есть море, это и есть та стихия, в которую ночью возвращается Блум, в которую возвращается Одиссей. Это гимн материнству, из которого мы все выходим и к которому…