Зачем в конце фильма «О бедном гусаре замолвите слово» Григория Горина герои, обращаясь к зрителям, рассказывают о своем будущем, в котором они все погибают?

Только в одном: это тип позднего застоя, который несет в себе и рыцарственность, и трагедию, и самопожертвование. Можно сравнить не Горина, а скорее, Мюнхгаузена и лирического героя Ерофеева, потому что в нем есть такая благородная маргинальность, аутсайдерский и при этом рыцарственный дух. Бедовые времена, когда рыцарь становится аутсайдером.

Кстати говоря, попытка Абдулова сыграть Ланцелота не удалась. У него Ланцелот получился неубедительным: получился такой быдловатый персонаж, но в очках. Это должен был кто-то другой. Я не знаю, кого имел ввиду Шварц. Наверное, человека вроде себя. А кто мог сыграть Шварца? Только ранний Гердт, в «Фокуснике». Молодой Гердт – ведь это было…

Ну, видите ли, тут две вещи, которым я обычно пытаюсь учить, хотя какой из меня в этом смысле учитель. Но две вещи, которым я пытаюсь учить начинающих, когда мы на Creative Writing School учимся писать биографии. Во-первых, вы должны найти лейтмотивы этой биографии и её инварианты. Сквозные повторяющиеся в ней ситуации. Вообще единственный способ понять себя и понять свою жизнь — это вычленить в биографии те моменты, которые повторяются. Как учит нас Радзинский, если вас оставили на второй год, значит, вы чего-то не поняли.

У меня в жизни, я совершенно не делаю из этого тайны, довольно долго повторялась ситуация мучительного такого раздвоения, это и в первом браке было, когда я вел такую…

Не то чтобы становились. Это не всегда комические персонажи. Чистый случай комизма – это, пожалуй, один Мюнхгаузен, из которого он сделал явного героя, со всеми чертами трикстера, естественно. А вот и Тиль, и Свифт – это героические фигуры. Я уж не говорю про Ланцелота, который, впрочем, почти не подвергся горинской редактуре. Он довольно точно шел по тексту Шварца, как в «Обыкновенном чуде». Пожалуй, Калиостро в «Формуле любви» приобрел черты более трагические, но он уже и в замысле, уже и у Алексея Толстого был вполне себе героическим персонажем. Просто для Горина вообще характерно было видеть, чувствовать, описывать именно трикстера как главного героя эпохе. И в Тиле это с особенной яркостью…

В Ветхом Завете нет бесполезных книг. Но мне кажется, надо читать и перечитывать Песнь Песней, Книгу Иова и, наверное… Трудно мне, честно говоря, сказать, потому что это две крайности. Песнь Песней — это высшая точка, высший взлет, а вот самая горькая вещь — это, наверное, Книга Иова. Как говорит Шендерович, это самое атеистическое произведение мировой литературы, хотя я так, в общем, не думаю.

Понимаете, Григорий Горин пытался в последние годы написать такое произведение о судьбе царя Соломона: как получается, что сначала Песнь Песней, а потом Экклезиаст? Потому что Экклезиаст, или Книга Экклезиаста, как некоторые говорят, потому что не обязательно человек, это не имя собственное, это…

Вы абсолютно правы. Только больше я хочу сказать, что фрау Марта — ведь чисто такая, я бы сказал, символическая бледная фигура. И совершенно очевидно, что никакой любви там, во всяком случае в кадре, нет, потому что Мюнхгаузен все время отсутствует дома, он постоянно странствует. Даже несмотря на то, что он, формально говоря, вышел на покой, совершенно очевидно, что как раз покоя-то у него и нет. У меня полное ощущение, что любовь для такого героя совершенно недостижима.

И обратите внимание, что этот трикстер — он ведь постоянный персонаж Горина и Захарова. И женщины рядом с ним, как правило, нет. Или это мадам Грицацуева, да? Это Бендер у Захарова в постановке. Это Ланцелот в «Убить дракона».…

Видите, Горин — не исследованный автор, не понятый, потому что он жил среди нас ещё очень недавно. Генезис его очевиден — это Брехт и Шварц. Он, конечно, прежде всего мастер театральной сказки. Потому что новеллы Горина — ну, такие, например, как замечательный совершенно «Потапов», экранизированный Абдрашитовым, или не менее удачный «Случай на фабрике» (забыл, как она называлась точно), или чудесное «Что-то синее, в полосочку…», или «Хочу харчо», или совместные монологи с Аркановым из вот этого… про рояль в кустах — всё-таки это маргинальные для него жанры. Прежде всего он прославился как сценарист и драматург, автор замечательных действительно пьес — прежде всего это, для меня во всяком…

Гренуя с Фаустом нельзя сравнить именно потому, что Фауст интеллектуал, а Гренуй интеллекта начисто лишен, он чистый маньяк. Мы как раз обсуждали со студентами проблему, отвечая на вопрос, чем отличается монстр от маньяка. Монстр не виноват, он понимает, отчего он такой, что с ним произошло, как чудовище Франкенштейна. Мозг – такая же его жертва. Маньяк понимает, что он делает. Более того, он способен дать отчет в своих действиях (как правило).

Ну а что касается Гренуя, то это интуитивный гений, стихийный, сам он запаха лишен, но чувствует чужие запахи. Может, это метафора художника, как говорят некоторые. Другие говорят, что это эмпатия, то есть отсутствие эмпатии. По-разному, это…

Видите ли, какая история. Пафос «Профессионала» в том, что в честном бою профессионала победить нельзя. Ему можно только выстрелить в спину. И те люди, которые вас, профессионалов, нанимают, никогда не побояться вас сдать и в спину выстрелить. Они покровительствуют вам только до поры. Это к вопросу о дьяволе — покровителе художника. То есть до какого-то момента он вам покровительствует, пока вы ему не мешаете. Дальше или Бог должен вмешиваться, или надо, извините, соскакивать с этой иглы.

Что касается Бельмондо, мне он всегда был важен тем, что он человек высококультурный. Всю жизнь играл бандита, а был сыном скульптора, таким действительно очень наслушанным, насмотренным,…

Оно держит двумя вещами. Во-первых, масштабным посылом. Потому что идея Косаковского действительно очень масштабна. Это идея понимания животного рациона как формы убийства, как формы эксплуатации. Человек не хищник. Масштаб заблуждения — или не заблуждения, а масштаб убеждения — удерживает и притягивает так же, как идеи Толстого даже в самых наивных его работах.

Ну и второе — конечно, потрясающий профессионализм. Вот это сочетание профессионализма в исполнении и благородного безумия или масштаба личности в замысле — оно гениально. И это действует. Потому что Косаковский вообще блистательный профессионал с идеями. А это сочетание, которое всегда в литературе и в искусстве…