Вы абсолютно правы. Только больше я хочу сказать, что фрау Марта — ведь чисто такая, я бы сказал, символическая бледная фигура. И совершенно очевидно, что никакой любви там, во всяком случае в кадре, нет, потому что Мюнхгаузен все время отсутствует дома, он постоянно странствует. Даже несмотря на то, что он, формально говоря, вышел на покой, совершенно очевидно, что как раз покоя-то у него и нет. У меня полное ощущение, что любовь для такого героя совершенно недостижима.
И обратите внимание, что этот трикстер — он ведь постоянный персонаж Горина и Захарова. И женщины рядом с ним, как правило, нет. Или это мадам Грицацуева, да? Это Бендер у Захарова в постановке. Это Ланцелот в «Убить дракона». Это Монте-Кристо в «Формуле любви». Это Свифт, который не может сделать выбор между двумя женщинами и в результате не остается ни с одной, в «Доме, который построил Свифт».
И даже Волшебник в «Обыкновенном чуде» в обработке Горина и Захарова приобретал черты того же трикстера, хотя в пьесе рядом с ним любимая жена, а в фильме подчеркивается его одиночество. Когда он говорит: «Мне предстоит пережить тебя и затосковать навеки»,— эта фраза является ключевой. Вообще момент семейного счастья, момент радостного торжества в картине ушел абсолютно на второй план. И даже чудо, свершившееся с Медведем (Абдуловым), выглядит как трагедия, ну, во всяком случае как вмешательство каких-то иррациональных и далеко не уютных сил. К тому же он на минуточку в медведя все-таки превратился. И там Охотник произносит свою замечательную реплику: «Ну, мало ли, столько волнений — мог и в медведя на секунду превратиться». Но на самом деле… Или Волшебник это говорит, а Охотник… Да, Охотник предъявляет претензии.
Но проблема в том, что вот Толубеев, старший Толубеев, когда он играл в первой постановке Волшебника, это был более уютный человек, более толстый, более домашний такой, у очага уже, действительно несколько даже обрюзгший, давно тоже отказавшийся от каких-либо шуток странных, разве что там максимум у него цыплята усатые маршируют. Это такой муж добродетельный.
Конечно, Янковский-Волшебник — это типичный трикстер: творец, учитель, проповедник, одинокий, гордый, роковой. Вот именно роковая личность, которая ставит жестокие эксперименты. Это не тот добрый Волшебник, который превратил Медведя: «Ну, вижу — глаза умные, морда лобастая»,— превратил Медведя в прекрасного юношу. Нет, это постановщик жестоких экспериментов, жестокий фокусник. Вот. «Не пей, вино отравлено». Это такой действительно… Помните, с какой интонацией он это произносит? «Роковая личность!»
Вообще трикстер — главная тема Захарова, ну и Горина отчасти, потому что Горину интересны эти персонажи времен застоя. Не случайно «Тиль» — это его пьеса. Наверное, одна из лучших интерпретаций «Уленшпигеля». Хотя песни туда сочинял, насколько я помню, Ким (ну, они вообще давно сотрудничали), но пьеса-то его. И это очень важно.
