Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература

Верно ли, что образ Марины в вашем «Истребителе» — это персонификация России?

Дмитрий Быков
>250

Правильно. Иными словами, Марины — это то, что сделал с Россией этот режим. Это труп, который начал ходить. Ее сначала убили, а потом оживили, и она получила бессмертие. Но другое дело, что она бессмертна, пока она около него. Он ее повелитель. Все это, к сожалению, правильно. «Россия все время напоминает эхо из мультика «Говорящая рыба», которое все время принимает разные формы. Даже все время с двумя лицами, даже Госдума и Минобороны с двумя гербами. Можно ли восстановить репутацию перед добрыми людьми?» А зачем? Может быть, наилучшая репутация — это двойственность, такая избушка на курьих ножках, которая одним лицом оборачивается к Западу, другим — к Востоку, к товарищу милеет людской лаской, к врагу становится железа тверже. Тот же Синявский много говорил о двойственности женской природы. Помните? «Голодный и злой мужчина обитал у нее между ног, вероятно, во сне он храпел, бранился и сквернословил со скуки. Вот она, пресловутая двойственность женской природы: там, где находится катапульта, выстреливающая живых младенцев, я увидел что-то похожее на мужское небритое лицо».

Это страшный кусок из «Пхенца» — вот уж где остранение, но жутковато. Да, двойственность, мы такие, но мы и другие. Мы мать-и-мачеха, такая страна, которая со своими вась-вась, с другими же — кусь-кусь. Действительно, такая страна, одним лицом на Запад, другим — на Восток. Орел двуглавый — вечный символ. Конечно, такая ментальная двойственность, амбивалентность такая немножко надоедает, утомляет, но эта амбивалентность и прекрасна, она интереснее, чем всякие скучные люди.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Почему внимание русского художника больше концентрируется на советской культуре 20-30-х годов?

Это очень просто — не преодоленная травма. Просто не преодоленная травма 30-х, необъяснимый механизм репрессий. Или, вернее, он не объяснен. Вот мне опять кажется, что в книге «Истребитель» я его объясню. Когда-то мне казалось, что я объяснил его в «Оправдании». Когда–то казалось, что я объяснил его в «Иксе». Это такая вещь необъяснимая, неисчерпаемая. Это травма, с которой приходится жить; травма нового знания о человеке. Ну и потом, понимаете, сказал же Пастернак: «Естественность в мире стремится к чистым образцам». Мы можем написать про современность, но зачем писать про современность размытую, гибридную, когда у нас есть такая потрясающая реальность 20-х годов, 30-х годов,…

Какие методы вы используете при написании книги, чтобы не останавливаться и не отвлекаться? Что делать когда настрой исчезает?

У меня не бывает таких проблем, и я могу вам сказать почему. Я не пишу, если проблема меня не достала. Я пишу в порядке аутотерапии. Это мой способ излечиться от болезни – насущной, серьезной болезни, которая меня мучает. «Истребитель» был написан в порядке борьбы с фаустианским соблазном, «Оправдание» – в порядке борьбы с имперским сознанием, а «Икс» – в порядке борьбы с раздвоением личности. У меня возникает проблема, и я ее решаю. Импульс к созданию такого текста не может пройти, как не может сама по себе пройти головная боль. Я действительно борюсь с конкретной болью. Сейчас я перевожу Кунищака, потому что его роман «Март» является моим способом борьбы с синдромом солдата андерсовской армии,…

Если бы к вам подошел человек и отблагодарил за то, что ваша книга изменила его жизнь, но он растолковал бы ее иначе — были бы вы рады?

Да, был бы рад, потому что мне нравится, когда текст допускает много толкований. Я только одного не понял бы и обиделся: если бы мои книги подвигли его к убийству, не дай бог, конечно, или к злобе, какой-то ненависти. Если бы он их прочитал не так. Но, видите ли, люди читаю жопой, это давно доказано. Некоторые, скажем, видят в «Истребителе» апологию сталинизма. Такая трактовка меня тоже не огорчает: второй  раз прочитают, лучше поймут. Помню, мне Марк Харитонов сказал: «Я буду счастлив, если человек прочитает «Сундучок Милашевича» и сложит фрагменты книги в другом порядке, доказав, что тот порядок текста, который изложен в книге, не единственно возможный». Я, наверное, тоже буду…

Что вы думаете о романе Линор Горалик «Имени такого-то»?

Это очень интересный роман и очень интересный повод для разговора, и наверняка это «Новые горизонты» будущего года, потому что литературная репутация Горалик весьма высока. Как поэта репутация высока заслуженно, как прозаика — нет, но это отдельная тема.

«Имени такого-то» — интересный эксперимент по внедрению фантастики в разговор о войне, даже не фантастики, а фантазийности такой. Но дело в том, что рецензия Дмитрия Бутрина, в которой утверждается первенство Горалик в этом жанре, продиктована (при всем уважении к Бутрину) некоторой самонадеянностью, обычно присущей всем ЧГКшникам и просто недостаточным знакомством с материалом. В конце концов, «Мифогенная любовь каст»…