Войти на БыковФМ через
Закрыть

В чем основная несхожесть Франсуа Вийона и Жана Жене?

Дмитрий Быков
>250

Ну понимаете, вопрос, конечно, в лоб. Правильнее было бы спросить, в чем их сходство. Понимаете ли, романтика Вийона — это не воровская романтика, у Вийона одна или две баллады, написанные воровским языком, воровским арго, есть замечательный перевод Ряшенцева «Марьяжный важный поп, марьяжный красный поп»,— и так далее, о палаче.

Но конечно, мы не за это любим Вийона. Вийон — это проблема тоже гамлетовская, это человек Возрождения, ввергнутый в тюрьму, это человек образованный и просвещенный, школяр Сорбонны, вынужденный воровать, спасаться бегством по этой осенней холодной свищущей ветрами Франции. Я говорю о Вийоне по лучшему, на мой взгляд, переложению его текстов и лучшему произведению о нем, по гениальной поэме Павла Антокольского, драматической поэме Павла Антокольского «Франсуа Вийон», которую я знаю наизусть лет с восьми, и всем вам её рекомендую.

Вийон — это не романтизация блатного мира, и более того, у Вийона совершенно нет идеи, что он может очиститься через падение. Он свою судьбу воспринимает как трагическую, и он не органичен в борделе, где стол наш и дом. Мы все время чувствуем, что у толстухи Марго он не на месте, «Большое завещание» потому и пишется, что это тонущий, пребывающий в отчаянии человек культуры, погруженный в совершенно не присущую ему среду. А Жене другое дело, Жене — это, если угодно, убежденный самоуничтожитель, убежденный вор, убежденный маргинал.

Вийон совсем не маргинал, что вы, он как раз носитель абсолютно гуманистических ценностей, и он видит, сознает в себе все противоречия. Знаменитая «Баллада противоречий» — именно из нее, конечно, вырастает Окуджава с его «Молитвой Франсуа Вийона», потому что все культурные реминисценции лежат в поле «Баллады состязания в Блуа», и «Баллады противоречий» тоже.

И «Я знаю все, но только не себя» — до сих пор помню, как гениально Калягин читал баллады Вийона в радиоспектакле по Рабле. «Я знаю книги, истины и слухи, я знаю все, но только не себя!» — вот эта до сих пор его интонация во мне звучит. Я, кстати, при единственном нашем личном разговоре ему похвалил эту запись, и как же он был тронут и приятно удивлен.

Так вот, возвращаясь к проблеме Жене, мне как раз в Жене не нравится экстаз падения, экстаз перверсии. Жене наслаждается своим падением, как-то для него эта среда абсолютно естественна. И понимаете, если Вийон мне кажется человеком глубоко моральным, невзирая на всю его жизнь, то Жан Жене, по-моему, абсолютно аморальный тип и какой-то с наслаждением тоже падающий в эти бездны.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Почему если сегодня кто-то напишет гениальное стихотворение, им не будут впечатлены также как от строк Александра Пушкина или Александра Блока?

Не факт. Очень возможно, что будет эффект. Гениальное заставит себя оценить рано или поздно. Но дело в том, что человек уже не произведет такого впечатления, какое производил Вийон. Потому что Вийон был 600 лет назад.

Точно так же мне, я помню, один выдающийся финансист сказал: «Хороший вы поэт, но ведь не Бродский». Я сказал: «Да, хороший вы банкир, но ведь не Ротшильд». Потому что Ротшильд был для своего времени. Он был первый среди равных. Сейчас, когда прошло уже 200 лет с начала империи Ротшильдов, даже Билл Гейтс не воспринимается как всемогущий, не воспринимается как символ. Потому что, скажем, для Долгорукова, героя «Подростка», Ротшильд — это символ, символ…

Есть ли какая-то параллель между стихами Окуджавы «Пока земля еще вертится» и Высоцкого «Дайте собакам мясо»?

Могу сказать. Я думаю, что есть определенная параллель. Это параллель вийоновская. Вийоновская тема – «я знаю все, но только не себя» – по-разному преломляется в поэзии 20-го века и прежде всего выходит на такое умозаключение: «Мне все видно, кроме меня самого, мне все подвластно, кроме меня самого; я могу за всех помолиться, кроме себя самого, потому что не знаю, чего мне просить для себя».

Эта тема есть у Окуджавы. Конечно, он лукавил, говоря, что «Молитва Франсуа Вийона» – это молитва жене. Безусловно, Ольга Владимировна сыграла в его жизни, в его творческом росте огромную роль. Конечно, Ольга Владимировна женщина поразительная, «зеленоглазый мой» – понятный…

По каким французским писателям можно судить о национальном характере?

Гюго — весь пафос французского характера, прежде всего его стихи, как ни странно, «Легенда веков». Вот Гюго в стихах, а особенно в переводах Антокольского, если вы не читаете по-французски,— это, конечно, французская душа с её такой громогласной патетикой. Во всяком случае, уж лучше эту патетику терпеть у Гюго, чем, например, у Барбье (тоже, кстати, хорошего поэта). Ну, помните:

Свобода — женщина с упругой, мощной грудью,
С загаром на щеке,
С горящим фитилем, приложенным к орудью,
В дымящейся руке.

Могучих лишь одних к своим приемлет недрам
Могучая жена.

Это мощные, конечно, стихи. Но Гюго человечнее гораздо, ну, просто талантливее. Гюго — гениальный…

Чем отличается французская литература 30-х и 40-х годов, например проза Жана Жене и Луи-Фердинанда Селина?

Понимаете, я категорически против того, чтобы Сартра, Селина и Жене ставить в один ряд. Жене я не считаю писателем вообще, простите меня. Это такая экзотическая фигура, но его любили не за писательство. «Керель» — по-моему, очень плохая проза. И «Служанки», по-моему, плохая пьеса. Простите меня, я этого всего не люблю.

Что касается Селина и Сартра, то вот это к вопросу о послевоенной Европе или межвоенной Европе. Здесь, конечно, вы пропустили Камю. Камю — самый типичный автор этой эпохи, повествующий, с одной стороны, о расчеловечивании; а с другой, вот, «Посторонний» — это исповедь человека модерна, который не умеет испытывать предписанные чувства, который все время сам себе…

Почему недавний перевод «Фауста» Владимиром Микушевичем остался незамеченным? Неужели в нынешнем обществе нет места для литературного подвига?

Ой, оценивать чужие литературные подвиги я не могу. Тем более, что тут действительно подвиг. Но то, что я читал из этого перевода (куски-то есть), меня не вдохновило.  Я – приверженец одного перевода, пастернаковского, потому что он и разговорный в меру, в меру патетический. Я, как вы понимаете, по-немецки читаю через пень колоду, да, собственно, не читаю вовсе. Я знаю значение нескольких слов, я кое-что могу понять, о чем речь. Но для того, чтобы оценивать перевод «Фауста», недостаточно знания немецкого. Надо посмотреть, в какой степени это стало произведением на  русском разговорном языке, в какой степени это сохраняет сценичность и театральную органику. При всех высоких целях…

В споре с Бахтиным Лосев заявил, что юмор Рабле не столько сатирический, сколько самодовлеющий и сатанизкий. Не замечаете ли вы в раблезианском карнавале «сатанических» интенций?

Вот мне, пожалуй, одинаково не близки Лосев и Бахтин, но если выбирать между ними, то как бы… Знаете, как вот говорил Тургенев: «Я не люблю ни вас, ни Чернышевского, но вы лучше, потому что вы — просто змея, а Чернышевский — змея очковая». Вот если выбирать, то мне все-таки ближе чем-то Бахтин — наверное, потому, что лосевская религиозность, такая прокламированная, она очень часто заставляла его, мне кажется, вносить дополнительные и не вполне оправданные акценты в филологию, как бы так рассматривать все с религиозно-нравственной, с моральной точки. И я не вижу у Бахтина, и тем более у Рабле, абсолютно никаких сатанических интенций. Это не самодовлеющий юмор. Это все равно что Писарев называл…

Какие триллеры вы посоветуете к прочтению?

Вот если кто умеет писать страшное, так это Маша Галина. Она живет в Одессе сейчас, вместе с мужем своим, прекрасным поэтом Аркадием Штыпелем. И насколько я знаю, прозы она не пишет. Но Маша Галина – один из самых любимых писателей. И вот ее роман «Малая Глуша», который во многом перекликается с «ЖД», и меня радуют эти сходства. Это значит, что я, в общем, не так уж не прав. В «Малой Глуше» есть пугающе страшные куски. Когда там вдоль этого леса, вдоль этого болота жарким, земляничным летним днем идет человек и понимает, что расстояние он прошел, а никуда не пришел. Это хорошо, по-настоящему жутко. И «Хомячки в Эгладоре» – очень страшный роман. Я помню, читал его, и у меня было действительно физическое…

Нравится ли вам экранизация Тома Тыквера «Парфюмер. История одного убийцы» романа Патрика Зюскинда? Можно ли сравнить Гренуя с Фаустом из одноименного романа Иоганна Гёте?

Гренуя с Фаустом нельзя сравнить именно потому, что Фауст интеллектуал, а Гренуй интеллекта начисто лишен, он чистый маньяк. Мы как раз обсуждали со студентами проблему, отвечая на вопрос, чем отличается монстр от маньяка. Монстр не виноват, он понимает, отчего он такой, что с ним произошло, как чудовище Франкенштейна. Мозг – такая же его жертва. Маньяк понимает, что он делает. Более того, он способен дать отчет в своих действиях (как правило).

Ну а что касается Гренуя, то это интуитивный гений, стихийный, сам он запаха лишен, но чувствует чужие запахи. Может, это метафора художника, как говорят некоторые. Другие говорят, что это эмпатия, то есть отсутствие эмпатии. По-разному, это…