Это очень талантливо, безусловно, это очень живо, но тоже довольно высокомерно: «Они все умерли, а я жив», «Они все старики, а я хоть куда». Это немножко тиняковская интонация:

Может, — в тех гробиках гении разные,

Может, — поэт Гумилев…

Я же, презренный и всеми оплеванный,

Жив и здоров!

У Лимонова, как ни странно, при всем его героизме и  самолюбовании  героическом тоже, проскакивали иногда абсолютно тиняковские интонации. Он это воспринял через Селина, а Селин – это тоже такой своего рода Тиняков. Это любование мерзостью своей, понюхивание своих подмышек. Это было и органично и талантливо,…

А вот то и привело — неверие в человека и наслаждение мерзостью. Фашизм в основе своей — такая гедонистическая штука, это именно наслаждение силой через радость, наслаждение гадостью, оргиастическое такое. Когда Джекил выпускает из себя Хайда, он как бы эякулирует, он испытывает такое физиологическое наслаждение. Всегда, когда из себя что-то испускаешь, такое тайное, скрытное,— та же радость, то же блаженство, которое, как пишет Кнышев, сопровождает выдавливание прыща. И фашизм — действительно такая оргиастическая, радостная штука, приятная для извращенного сознания. Это радость быть мерзавцем. По крайней мере, изначально это так, это освобождение от химеры совести. Вот в Селине есть…

Понимаете, как многие модернисты, он отвратительный тип. Это такая изнанка Камю: стартовые условия одинаковые, а выводы противоположные. Селин никогда бы не написал «Постороннего», потому что Селин никогда не ужасается этому новому безэмоциональному типу. И «Падение» он был никогда не написал. Он, я бы сказал, упивается падением, по-моему.

Было три великих автора: самый добрый — Виан, самый противный и самый мерзкий — Селин, самый умный — Камю. Вот это три писателя, которые создают портрет Франции 40-50-х годов. Мне представляется, что Селин — это совершенно омерзительное явление, циничное, одаренное, но лучшее его произведение — это не «Путешествие на край ночи», а «Арабески»,…

Буковски не нравится, потому что однообразен как-то, и эмоциональный диапазон у него, по-моему, невелик. Миллер? Очень нравится его книга «Время убийц» про Рембо, но совсем не нравятся «Тропик Рака». Селин мне просто глубоко омерзителен — и не по причине его фашизма. Ну, ладно, бывают заблуждения. У Гамсуна они были — что же, я теперь должен Гамсуна возненавидеть? Я и так его не очень-то люблю, но признаю его талант.

Что касается Селина. Понимаете, Селин… Вот я в статье о Жиде в «Дилетанте» об этом написал довольно подробно. Селин же посетил СССР одновременно с Жидом, только без такой помпы, и отозвался об этой стране гораздо более критично и просто с омерзением. Ну, вот я и к нему с встречным…

Понимаете, я категорически против того, чтобы Сартра, Селина и Жене ставить в один ряд. Жене я не считаю писателем вообще, простите меня. Это такая экзотическая фигура, но его любили не за писательство. «Керель» — по-моему, очень плохая проза. И «Служанки», по-моему, плохая пьеса. Простите меня, я этого всего не люблю.

Что касается Селина и Сартра, то вот это к вопросу о послевоенной Европе или межвоенной Европе. Здесь, конечно, вы пропустили Камю. Камю — самый типичный автор этой эпохи, повествующий, с одной стороны, о расчеловечивании; а с другой, вот, «Посторонний» — это исповедь человека модерна, который не умеет испытывать предписанные чувства, который все время сам себе…

Я не люблю Луи-Фердинанда Селина. И его путь к фашизму мне представляется естественным, потому что мизантропия, неверие в человечество, постоянное брюзжание всегда кончаются если не фашизмом, то, по крайней мере, состраданием к нему. Я не думаю, что «Путешествие на край ночи» как-то уж очень хорошо написано. Эдуард Лимонов, я помню, мне говорил о том, что эта книга повлияла на несколько поколений. Наверное, повлияла. Но мне кажется, что Борис Виан гораздо лучше: он и добрее, и остроумнее, и изобретательнее. Его произведения «Сердцедер» и сборники «Пена дней» и «Мурашки» наполнены большим смыслом.

Вот здесь, видите, я могу посоветовать. Но как бы лечение не оказалось страшнее болезни. Вашему мальчику-мизантропу я могу посоветовать книгу, от которой он не оторвется. Более того, после которой он будет читать очень много, после которой, в пожалуй, в его сознании даже произойдет переворот. Но хотим ли мы этого? Ведь это книга с неочевидными последствиями.

Если мальчику в 13 лет подкинуть «Пол и характер» Отто Вейнингера. При этом, если мальчик является мизантропов, после нее он может стать еще и женофобом. Книжка очень провокативная, очень умная и очень опасная. Не зря автор застрелился в 23 года. Может ли это вызвать у него интерес к чтению? Да, почти наверняка вызовет. Но опять-таки, но…

Ну, можно сказать, что подобным был пример Льва Толстого, который действительно начал писать русскую прозу как бы с нуля. Правда, он, конечно, много учился у Запада. Но это действительно человек, который (он так сказал о Михаиле Лермонтове, но это можно сказать и о нём) «пришёл как власть имущий». Он своего новаторства действительно не осознавал. В какой степени он был знаком с предшествующей культурой, судить трудно. Михаил Шолохов, я думаю, был знаком достаточно — он всё-таки был начитанный юноша, хотя и чувствуется в нём эта начитанность. Хотя тоже можно сказать, что он пришёл и начал писать свою эпопею как бы с нуля.

В принципе, мне трудно назвать человека, который изобрёл новые правила,…

Неопасные. И даже я вам скажу больше. Опасная книга никогда не будет любима ребёнком. А вот Пелевин читается детьми с наслаждением, и это для меня важный критерий того, что это качественный продукт, что это доброе дело, что это полезное чтение. Ребёнок не будет читать дрянь. Точно так же, как ребёнка невозможно накормить тухлятиной — он не понимает, зачем это надо есть. Что касается опасных книг, то как раз «Рассуждения аполитичного» — это довольно опасная книга. Это может быть и комплиментом. Пожалуй, даже я люблю опасные книги, потому что в некотором смысле опасен и Горький, опасен и Селин, что же делать. Но всё-таки я за книги безопасные и, как бы сказать, полезные.