Что вы можете сказать о творчестве Чарльза Буковски, Луи Селина и Генри Миллера? Нравится ли вам кто-то из перечисленных?

Это объективно так. Я не считаю антисемитом Гоголя, потому что у него как раз в «Тарасе Бульбе» Янкель  – образ еврейского народа, который остался верен отцу. Это довольно очевидно. Но Селина я считаю талантливым писателем. Не гением, как считал Лимонов (а Нагибин вообще Селина считал отцом литературы ХХ века). Но я считаю Селина исключительно талантливым, важным писателем, хотя я прочел его довольно поздно – кстати, по личной рекомендации того же Нагибина. Мы встретились в «Вечернем клубе», я его спросил о какой-то книге, и он сказал: «После Селина это все чушь». Он, я думаю, трех писателей уважал по-настоящему – Селина, Музиля и Платонова. Относительно Селина и Платонова я это…

Притягательность в том, что это такой автофикшн, а автофикшн всегда привлекателен, потому что человек борется со своими  травмами и одновременно с вашими. «Dirty Old Men Need Love Too», как называется один из сборников Буковски. Мы все нуждаемся в любви, и все мы в какой-то степени dirty old men, хотя он был ухоженный старик. Мне он не очень нравится потому, что я, как и у Довлатова, не замечаю в ним ни отважного самоистребления, такого алкоголизма высокого, самоубийственного, какой был у Венички Ерофеева, ни литературной новизны; открытий, которые есть у Фолкнера, Стайрона, Стейнбека. Я считаю его честным новеллистом, хроникером собственной жизни и отчасти – хроникером собственного…

На самом деле они были, наверное, ещё опаснее для советской власти. А почему в СССР вообще не очень «прикармливали» левое искусство? А почему американские нонконформисты вызывали здесь известную оторопь? Почему Боб Дилан, пацифист, не был постоянным гостем Советского Союза, а для того, чтобы привезти Бреля, требовалось влияние и пробивные способности Евтушенко (если брать французов)? Дело в том, что Q-фактор — «фактор качества», как это ещё называется — это в СССР всегда было под большим подозрением, потому что талантливый и честный художник, даже если он приезжал «оттуда», он ведь не ограничивался никогда разоблачением своей родины, он начинал честно говорить ещё и о том, что видел…

Это очень талантливо, безусловно, это очень живо, но тоже довольно высокомерно: «Они все умерли, а я жив», «Они все старики, а я хоть куда». Это немножко тиняковская интонация:

Может, — в тех гробиках гении разные,

Может, — поэт Гумилев…

Я же, презренный и всеми оплеванный,

Жив и здоров!

У Лимонова, как ни странно, при всем его героизме и  самолюбовании  героическом тоже, проскакивали иногда абсолютно тиняковские интонации. Он это воспринял через Селина, а Селин – это тоже такой своего рода Тиняков. Это любование мерзостью своей, понюхивание своих подмышек. Это было и органично и талантливо,…

А вот то и привело — неверие в человека и наслаждение мерзостью. Фашизм в основе своей — такая гедонистическая штука, это именно наслаждение силой через радость, наслаждение гадостью, оргиастическое такое. Когда Джекил выпускает из себя Хайда, он как бы эякулирует, он испытывает такое физиологическое наслаждение. Всегда, когда из себя что-то испускаешь, такое тайное, скрытное,— та же радость, то же блаженство, которое, как пишет Кнышев, сопровождает выдавливание прыща. И фашизм — действительно такая оргиастическая, радостная штука, приятная для извращенного сознания. Это радость быть мерзавцем. По крайней мере, изначально это так, это освобождение от химеры совести. Вот в Селине есть…

Это вопрос, который требует фундаментального ответа, не меньше монографии. Но если говорить совсем честно, то он замолчал, потому что все сказал. Он замолчал, потому что исчерпался. А потенциал его был не очень велик. Он на самом деле такой анфан террибль, который прекращает быть «терибль», когда прекращает быть «анфан». Есть другая точка зрения, тоже очень распространенная, что роковым для него была Коммуна, он был поэтом Коммуны, и это роднит его с Маяковским.

Наверное, лучшее, что написано о Рембо — это книга «Время убийц» такого Генри Миллера, который больше известен своими «Нексусами», «Лексусами» и «Плексусами» или «Тропиками», а, по большому счету, он был гениальным…

Понимаете, я понимаю, что Буковски – трогательный автор. И фраза «dirty old man love too» – это фраза, под которой любой подпишется после 30 лет. Но я никогда Буковски не любил. Он мне симпатичен как персонаж, но несимпатичен как автор. Его сравнивают с Довлатовым: мне кажется, что это все какая-то литература, не дотягивающая до великих эмоций. Где у Фицджеральда или Хемингуэя гибель всерьез, там у Буковски обаятельный алкоголизм. И мне многого не хватает в его прозе. При всем обаянии его таланта он писатель не того ранга, что и великие проклятые монстры литературы 30-50-х годов.  Не Фолкнер, прямо скажем, хотя Фолкнер пил не меньше. Просто алкоголизм Фолкнера приводил его к мрачным…

Понимаете, как многие модернисты, он отвратительный тип. Это такая изнанка Камю: стартовые условия одинаковые, а выводы противоположные. Селин никогда бы не написал «Постороннего», потому что Селин никогда не ужасается этому новому безэмоциональному типу. И «Падение» он был никогда не написал. Он, я бы сказал, упивается падением, по-моему.

Было три великих автора: самый добрый — Виан, самый противный и самый мерзкий — Селин, самый умный — Камю. Вот это три писателя, которые создают портрет Франции 40-50-х годов. Мне представляется, что Селин — это совершенно омерзительное явление, циничное, одаренное, но лучшее его произведение — это не «Путешествие на край ночи», а «Арабески»,…

Насчет неоромантиков не знаю, и, главное, мне кажется, что сам термин «неоромантизм», он не вполне корректен. Если уж на то пошло, то неоромантизм — это фашизм, а может быть, экспрессионизм. Ну в общем, кто такие неоромантики, сказать трудно. Это термин условный. А влияние Ницше на мировую литературу, как и влияние всякой философии, было не идеологическим, а, как ни странно, формальным — чисто литературным, довольно поверхностным. Но именно Ницше ввел в моду фрагментарность и афоризм. До него так не писали. Я не думаю, что учение Ницше, которое, вдобавок, ещё очень сложно и легко трактуется взаимоисключающим образом, ну оно слишком размыто, чтобы быть строгой наукой. Оно может повлиять именно и…

Жида, конечно, потому что ему приходилось сталкиваться с самым большим сопротивлением. Но ему, понимаете, не впервой это было. Сейчас я страшную такую, наверное, вещь скажу, но вообще в эпохе тоталитаризма наилучшие навыки сопротивления демонстрируют изгои. Те, кто и так привык быть последними, и умеет.

Вот Ахматова, кто из положения униженного, растоптанного человека мог написать гениальную лирику? А вот она смогла. Потому что «И пришелся ль сынок мой по вкусу и тебе, и деткам твоим?» Вот это страшное блеяние, приду к тебе овцою — это не из победительной позиции, а из позиции растоптанного человека это написано. Кто из позиции растоптанного человека умел в России писать, кроме…