Ну как не припомнили — Леонов всегда был под прицелом разнообразной критики, и всегда был под подозрением. И Леонов, другое дело, что он мимикрировал в определенном смысле, и «Скутаревский» уже написан совершенно эзоповым языком, а «Дорога на океан» просто глубоко советское произведение. Мне представляется, кстати, что довольно слабое, сейчас так мне кажется, хотя лет в 12-13 на меня это, в общем, производило некоторое впечатление. Особенно фантазии Курилова — вот такая футурология интересная, но «Скутаревский» мне нравится до сих пор — по-моему, очень удачное произведение, равно как и пьеса «Метель».
Видите ли, почему Леонова не привлекали — я думаю, тут та же проблема — в Леонове чуяли пользу, которую он мог принести и какое-то глубинное внутреннее родство. Антихристианскую и, во всяком случае, такую хтоническую, если угодно, природную мораль произведений Леонова разглядел по-настоящему только Марк Щеглов, который вот в статье про русский лес, которая так взорвала Леонова, что он даже отказался подписать его некролог. Марк Щеглов, как правильно нам говорил Воздвиженский, самая светлая фигура в русской послевоенной критике. И я думаю, что Леонов был чем-то глубоко и родственно близок советской власти, прежде всего своим таким хтоническим мироощущением, абсолютно антихристианским — и в этом его интерес. Писатель он большой — кто бы спорил. Я думаю, что пьеса «Нашествие» пришлась очень ко двору, потому что в этой пьесе сказано: «Самые верные тебе — если обращаться к Сталину, ну и к власти в целом — не твои вернейшие, а твои отверженные, твои враги народа, мы тебя любим, мы знаем тебе цену, мы не держим на тебя обиду, ты можешь опираться на нас». Вот этот Стокгольмский синдром, он, я думаю, вызвал наибольшую радость и «Нашествие» — это пьеса, обращенная непосредственно к Сталину и им услышанная.
Я делал в свое время лекцию о том, что в русской литературе тогда были тексты трех видов: за Сталина, против Сталина и о Сталине. То есть не о Сталине, а как бы адресованные к Сталину. Вот эта адресация к Сталину — она отчетливо прочитывается не во многих текстах. Она прочитывается в тех вещах, которые были вне ожиданий премированной сталинской премии — это «В окопах Сталинграда»: «Мы на тебя не в обиде, потому что твои первые ошибки отступлений выковали из нас сверхлюдей, сверхпрофессионалов». Это прямое обращение, оно услышано. И второе — это «Нашествие». Ну, я думаю, что и «Жатва» тоже достойна сталинской премии Николаевская — там «нам многого не надо, но с нами будь чуть-чуть поласковей» — ну, может быть, и это было услышано. Потому что, кстати, «Жатва» — это довольно нестандартное произведение и отнюдь не правоверное, но оно вызвало, как бы сказать, вызвало неожиданно очень одобрительную реакцию, хотя вещь сама проходила с трудом. Понимаете, писатель в состоянии послевоенной деревни — это надо позволять себе известную храбрость. Тем не менее, то, что написала там Николаева, Сталина почему-то устроило. Вот Леонов, мне кажется, он был из тех, чьи обращения, чьи апелляции Сталин слышал, и, как ни странно, это совпадало как-то, может быть, с его довольно циничным мироощущением.