Почему Ги де Мопассана не удалось справиться с безумием?

Жорж Дюруа никуда не делся; просто, видите ли, появились более ужасные опасности, более серьезные риски, чем этот пройдоха. И неслучайно последний роман Мопассана «Анжелюс» — богоборческий по своей сути роман посвящен был вызовам более серьезным. Мне кажется, что экзистенциальная проблематика, которую Мопассан отчасти провидел в «Сильна, как смерть» (романе традиционно недооцениваемом), в набросках «Чужеземной души», в огромной степени в «Монт-Ориоле». Мне кажется, что она серьезнее, чем Жорж Дюруа и чем «Милый друг» в целом.

«Милый друг» — это обычный фельетонный роман, и сам тип «милого друга» недотягивает до трикстера: у него нет ни своей морали, ни своего учения. Понимаете,…

А у меня очень часто такое бывало. Иногда я начинал читать какую-то вещь, а она мне совершенно не нравилась, как не нравятся жене Данилы-мастера подаренные Хозяйкой Медной горы украшения. А дочери они кажутся теплыми, греющими, она их с наслаждением носит, словно «кто тебя мягкой кисточкой поглаживает». Помните? То есть бывали книги, которые мне абсолютно казались чужими, чуждыми (как «Алиса в Стране чудес»). Проходило десять-пятнадцать лет, я к ним возвращался и с наслаждением перечитывал. Жизнь длинная, успеваешь ко многому пересмотреть отношение. Очень немногие вещи мне безумно нравились с первого раза (как «Монт-Ориоль» Мопассана, например). А вот «Жизнь» того же Мопассана я…

Ну как сказать «литературные мемуары»? Если понимать как литературными именно мемуарами узкий план воспоминаний о литературе (то, что называется «литературно-житейские воспоминания), то из русских, наверное, прежде всего Панаеву, «Современников» Чуковского – это вообще замечательная книга, не только как мемуары, но еще и как критическая работа. Вообще же, моя любимая мемуарная книга – это пять томов Фрэнка Харриса (они довольно компактно изданы в одном), «My life and love». Это долгое время запрещенная в Штатах, но поразительная по откровенности книга. 

То есть невозможно себе представить, что это написано в конце 20-х. Это мемуары прежде всего эротического плана, потому…

Любовь художника к людям бывает двоякого рода. Бывают такие художники, которые вообще любят человека. Я им не очень верю. Бывают другие, которые любят персонажа, любят его как возможность ярко и полно продемонстрировать свои возможности. Ну, это Гоголь, например. Что — Гоголь любит Плюшкина? Ну, как прыщ на теле человечества такой, который выдавить приятно, да, он его любит, а как человека — конечно нет. Он с ним бы и часа не провёл. Тем более что Плюшкин — гротескный персонаж и плод его фантазии.

Поэтому Мопассан, конечно, любил людей, но он любил их как материал художественный. Наверное, испытывал некоторые тёплые чувства к некоторым людям. Может быть, к кому-то из своей компании гребцов,…

Это вопрос, который требует фундаментального ответа, не меньше монографии. Но если говорить совсем честно, то он замолчал, потому что все сказал. Он замолчал, потому что исчерпался. А потенциал его был не очень велик. Он на самом деле такой анфан террибль, который прекращает быть «терибль», когда прекращает быть «анфан». Есть другая точка зрения, тоже очень распространенная, что роковым для него была Коммуна, он был поэтом Коммуны, и это роднит его с Маяковским.

Наверное, лучшее, что написано о Рембо — это книга «Время убийц» такого Генри Миллера, который больше известен своими «Нексусами», «Лексусами» и «Плексусами» или «Тропиками», а, по большому счету, он был гениальным…

Мария Башкирцева, действительно, вызывала невероятное любопытство даже у Мопассана, который был устойчив к всякого рода женским чарам и навидался крайностей человеческой природы, что не видел, то вообразил, но даже она, когда она писала ему письма, вдохновила его, во-первых, на несколько очень остроумных ответов, а во-вторых, на несколько сюжетов. Есть у него этот сюжет о русской чахоточной красавице, неотразимо действующей на француза в одной из новелл. Мне кажется, что Башкирцева привлекательна сразу несколькими чертами. Во-первых, как писал Эдгар По: «Самое поэтическое — это смерть прекрасной женщины». Не будем столь кровожадны, но, конечно, молодое прелестное существо,…

Понимаете, под романом-фельетоном нельзя понимать юмористический роман. Роман-фельетон — это роман, печатающийся в газете. Но, безусловно, это фельетонный роман; роман такой довольно поверхностной сатиры, и тип, который туда уложен. Вот что меня больше всего пугает — тип этот оказался не вечным. «Милый друг» — самый известный роман Мопассана — может быть, потому что он самый легко читающийся, но это не вечный роман. Это не роман, который… как бы сказать… Жорж Дюруа не стал тем, чем стали, допустим, Швейк или Веничка, или Уленшпигель. Жорж Дюруа не нарицательный персонаж, потому что, видимо, отношение Мопассана к нему амбивалентно. Жорж Дюруа это немного и автопортрет, «Cher Ami» — это,…

Не только для Мопассана, для всех современников франко-прусской войны. Для Золя важен «Разгром». Я думаю, что для всех этих ребят, для всех этих трагических личностей, для Рембо это важно — и разгром Коммуны, и франко-прусская война,— для них для всех это осталось такой неизлечимой травмой, понимаете? Во Франции эта травма и привела к тому, что Антанта так обескровила Германию и так ужасно за это расплатилась. Мне кажется, что не могла франко-прусская война пройти бесследно. Для Мопассана, конечно, тема войны была принципиально важна.

Во-первых, Мопассан берёт всё-таки крайнюю ситуацию. Это такой гротеск, да? А во-вторых, действительно, его в женщинах, если взять Мопассана в целом, больше всего мучает их такой прагматизм, их корысть. Он уверен, что мужчина способен на бескорыстную любовь, а женщина — либо она жертвенно свята ( такая, как Жанна в «Une vie»), либо она, к сожалению, самка, больше всего заботящаяся о своём гнезде.

Вот мужчины у Мопассана — многочисленных типов, бесконечно разнообразные, а женщины — вот этих двух. Либо она старуха Соваж, то есть святая, которая или умирает за родину, или, как Жанна, вечно жертвует собой. Святая, да? Либо это Пышка. Пышка ведь тоже имеет в себе черты святости, руанская дева по…