Из того, что я могу порекомендовать — Демидов. Сейчас вышло несколько его книг. Георгий Демидов — человек, который был, наверное, единственным из всех солагерников Шаламова, о котором Шаламов отзывался положительно, потому что в нем сохранилась живая душа. Я не могу однозначно рекомендовать прозу Шаламова, потому что это не для всех. Хотя как искусство, пока Шаламов не начал повторяться три раза на каждой странице, пока не начал иссякать его словарный запас, пока он сохранял рассудок, он был, конечно, лучшим писателем этой темы. Это просто как эстетическое явление наиболее мощное. Ну и как идеологическое тоже, потому что с Шаламовым, с его ненавистью к самой антропологии проекта «человек», с этим можно спорить. И есть почему спорить. Но эстетически, наверное, Шаламов — самая сильная проза, если к этой прозе применимо слово «эстетически».
Конечно, Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ» — это лучшее, что он написал, на мой взгляд, наряду с «Раковым корпусом», и это главная его книга, потому что в ней раскрыта тюрьма как главная скрепа истории. Во всяком случае, советской, а, может быть, и русской — как главный страх и главная скрепа. В этом смысле мне кажется, что в своей антискрепности «ГУЛАГ» — величайший текст XX века, потому что он прошибает даже самые твердые головы. Что касается Евгении Гинзбург, «Крутой маршрут», то это страшно обаятельный человеческий образ. Мне кажется, что аксеновские магаданские куски в «Ожоге» принадлежат к лучшим фрагментам лагерной прозы, потрясающие абсолютно. Ну а потом, как здесь выбрать? Стихи Анны Барковой. Потрясающая совершенно «Пелена плена» и потом «Джезказганский цикл» Юрия Грунина. По-моему, это был великий поэт. В общем, очень много. Понимаете, вообще, я боюсь как-то тексты лагерные анализировать по качеству. Это вопрос десятый. Но самое мощное, что есть — Шаламов, самое здоровое, что есть — Демидов, а самое универсальное, емкое и глубокое — это Солженицын, причем не весь, а именно «Архипелаг».
