Видите ли, какая штука. Я примерно представляю себе на собственном опыте ту среду, которую имел в виду Сэлинджер. «Wise Child» («Мудрое дитя», «Умное дитя») — программа, в которой выросли все дети Глассов — это программа для вундеркиндов и про вундеркиндов, в которых вырастают такие удивительные мутанты. Конечно, вундеркинд — главная тема Сэлинджера. Ребёнок-переросток, ребёнок с психологией взрослого и опытом ребёнка, который не знает, как ему сладить с этим грузом, с бременем этого понимания,— об этом «Тедди», об этом «Человек, который смеялся», об этом в известной степени «Над пропастью во ржи», потому что мальчик тоже вундеркинд. Во всяком случае, если взять изобразительную силу, с которой он говорит, пишет, видит, то это, конечно, ребёнок очень одарённый.
Что касается «Хэпфорта». Все знают, что это неудача, но неудача гениальная, блистательная, потому что письмо Симора… Там семилетний Симор пишет письмо из лагеря родителям на 32 страницах: «Мне кажется,— как параноик, думает,— что весь мир против меня в злом заговоре. Я думаю, что весь мир против меня в добром заговоре». Помните, тот же Симор исходит слезами благодарности в «Выше стропила, плотники», когда ему Мюриэль наливает кетчуп? Так ему это трогательно!
Я верю в достоверность такую, я верю в Симора. Симор достоверен. То, что он не мог написать такое письмо в семилетнем возрасте? Почитайте дневники Алей Эфрон — они, может быть, ещё и сложнее, и прекраснее, и утончённее. Конечно, единственное, что есть в мире драгоценного, чистого, по-настоящему прекрасного — это отношения родителей и детей, как они описаны в рассказе «В ялике». Помните, где Бу-Бу Тенненбаум объясняет сыну про изменяющего ей мужа, про его папу. Это до слёз прекрасный рассказ.
У меня к Сэлинджеру такое же отношение, наверное, какое бывает к очень близкому и очень раздражающему родственнику. Он меня раздражает до слёз, но я его люблю страшно, поэтому я с таким нетерпением жду тех пяти его книг, которые анонсированы, и особенно, конечно, его романа о первом браке с этой немкой, который обещает быть, по-моему, гениальным.
Почему вам недостоверным кажется Симор, а достоверной кажется, например, героиня рассказа «Дорогой Эсме — с любовью и убожеством» («For Esmé — with Love and Squalor»)? Эсме 12 лет, а она рассуждает, как взрослая. Помните эти её прядки, аккуратно заправленные за маленькие уши. Она такая инфантильная, такая наивная, несчастная — и вместе с тем это умный, утончённый, прекрасный ребёнок. Вообще нет ничего на свете прекраснее умных детей. Они доброжелательные. Ну, это те же людены, в общем. Я думаю, что Сэлинджер и описывал этих люденов, это новое удивительное поколение, и первые какие-то его представители ему и попались.
Тедди мне не очень нравится, потому что Тедди немного высокомерен в качестве учителя. И этот его разговор с взрослым, гораздо более симпатичным человеком, вызывает у меня, конечно, определённые вопросы. Но всё равно Тедди жалко. И гибнет он, может быть, по понятным причинам — он совсем в мир не вписывается.
Но как ни относись к вундеркиндам, лучше, интереснее вундеркиндов на свете нет ничего. И когда я их вижу (а их довольно много среди моих учеников), я в лепёшку разбиваюсь, чтобы как-то облегчить их жизнь, чтобы немножко сгладить те конфликты, через которые им предстоит проходить, прежде всего потому, что «Wise Child»…
У нас же был свой «Wise Child». У нас были «Ровесники» — детская радиопрограмма, из которой вышли и Володя Вишневский, и Женя Альбац — множество людей, которые ходили в Совет и там у Комарова и Дубровицкого учились работать, думать, жить, учились неоднозначности. Я помню, как к нам пришла Инна Туманян, мой любимый режиссёр с того момента и вообще на всю жизнь любимый режиссёр (помните, «Соучастники», «Когда я стану великаном»?), и сказала: «Ребята, не ищите однозначных решений! Ребята, их нет!» Я был так потрясён! Так что «Wise Child» — это не выдумка. Я за то, чтобы это как-то вернуть.
