Ну, я вообще люблю готику. Когда-то Метьюрин на меня очень сильно подействовал. Во всяком случае, если «Мельмота» сократить раза в полтора, то это и сейчас было бы чудесное детское чтение. Тем более что из «Мельмо́та Скитальца» так или иначе выросли и Стивенсон, и Уайльд. Это очень интересный герой (Мельмот), тоже очень амбивалентный, сложный и проклятый — и вместе с тем, безусловно, незаурядный, умный, страдающий, более интересный, рискну сказать, чем Медард у Гофмана. Хотя и «Эликсиры сатаны» на меня когда-то, вот на втором курсе, произвели впечатление колоссальное. Тем более у нас хорошо преподавали, у нас Ванникова вела зарубежку, и Гофман у нас прекрасно подавался на журфаке.
Потом, из более поздней готики мне, конечно, нравится «Великий бог Пан» Артур Мейчен. Мне очень интересны рассказы Кроули. Я не считаю его сатанистом. Мне кажется, что он прежде всего писатель, и довольно яркий, и, кстати, довольно гуманистический, такой старомодный. Ну, что? И «Портрет Дориана Грея» мне когда-то казался просто ужасно страшной книгой. Я её первый раз в 12 или 11 лет прочёл, как раз по-английски, потому что он читается очень легко. И я абсолютно отчётливо помню, как я при таком болезненно-красном закате дочитываю книгу — и боюсь встать и зажечь свет. Нравится мне готика таких современников наших, как Кинг.
Я почему люблю страшное в прозе? Потому что, чтобы напугать читателя, нужно обладать нешуточным даром. Чтобы развеселить или растрогать — ну, это, знаете, «давление коленом на слёзные железы», это может сделать и подросток. А вот напугать — это надо чувствовать ритм. Горенштейн вообще говорил, что «ритм в прозе — первое дело».