Как высчитаете, Алексей Каренин — скорее плохой человек или хороший?

Нет, это не так. Он говорит с ней то на «ты», то на «вы», как часто бывает у влюбленных пар, в отношениях, когда ссора заставляет говорить на «вы», а «пустое вы сердечным ты она, обмолвясь заменила» — это говорится наедине, при большом духовном расположении. Переход на «ты» всегда довольно труден, и непонятно, в какой момент он должен совершиться. После первой ли близости, после первого ли поцелуя, иногда это сразу бывает. Интересно, как Левин будет переходить на «ты» с Кити. Но вообще большинство семей у Толстого, ссорясь, начинают разговаривать на «вы». И Анне уже не удается обратиться на «ты» к Алексею Александровичу Каренину, мужу. Это мучительная, конечно, проблема. Но то, что Вронский избегает…

Во-первых, она не предпочла, она всё-таки колебалась и думала. Да и потом Лёвин её всё-таки кинул. Во-вторых… Понимаете почему? А вы бы на её месте Лёвина предпочли? Я думаю, Вронского — с его твёрдыми глазами, с его самоуверенностью, с его богатством. Он блестящ, а Лёвин не блестящ. У Лёвина есть, конечно, серьёзные добродетели: он добрый, он основатель, он очень умный. Но при Кити он глупел, и она всю меру его ума и очарования не могла разглядеть. Поэтому, видимо, очень многое зависит ещё и от того, умеешь ли ты при женщине держать себя в руках или превращаешься, как Лёвин, в абсолютного медведя.

Ну нет, конечно. Просто это разные истории совершенно. Литвинов одержим любовью тоже, потому что ему делать нечего; потому что, как правильно совершенно говорит Писарев, «он не гора, а кочка». «дюжинный честный человек» — Литвинов, признается сам Тургенев. Потому что Базарова больше нет, Базаровых истребили. Кстати говоря, Россия тогда тоже прошла через 2 войны: 1863 год — усмирение Польши, 1877 — помощь братьям-славянам в Болгарии, которая вызвала в обществе истерику, совершенно точно описанную Толстым, описанную им так жестоко, что Катков даже отказался печатать 8-ю часть «Анны Карениной» (она вышла отдельно). Для большинства читателей роман закончился…

Пока это как статья не оформлена, но, возможно, я сделаю из него большое высказывание. Мне бы не хотелось, чтобы это воспринималось как критика Толстого. Это всего лишь догадка о том, что его переворот 1881 года и арзамасский ужас 1869-го был следствием прогрессирующей душевной болезни, которая –  и это бывает довольно часто – никак не коррелировала ни с его интеллектуальными, ни с его художественными возможностями. Есть масса душевных болезней, которые сохраняют человеку в полном объеме его творческий и интеллектуальный потенциал. Более того, он критичен в отношении этих болезней, он это понимает. Глеб Успенский прекрасно понимал, что он болен, что не мешало ему испытывать чудовищное…

Дай бог вам такого «несчастливого брака». Это был брак исключительно гармоничный, потому что мало того, что они пятьдесят прожили. Но, по крайней мере, сорок лет из этих пятидесяти были ничем не омраченной трогательной близостью. А первые двадцать – это была вообще идиллия. И если ваша жена переписывает ваши неудобочитаемые рукописи, участвует во всех ваших авантюрных проектах по поводу перестройки управления имением, исправно рожает вам детей и берет на себя всю заботу о доме, о хозяйстве, – этот брак можно назвать идеальным. Тем более, что она лучший его пониматель и лучшая его собеседница.

Я думаю, что лучше всего к пониманию брака Толстого подошла Дуня Смирнова в фильме «История…

Да вообще все, что сказано о Балканской, о турецкой войне в конце «Анны Карениной» – это великие пророчества о дне текущем. Помните, там старый князь Щербацкий говорит: «Еще вчера они не были братья, а сегодня братья.  Разъясните мне, дураку, что это такое?»  И вот эти проводы, и огромный народный энтузиазм, которого – как говорит мать Вронского – «даже побаиваются во дворце». Все один в один. Вот эти пошлости о том, что во дворце побаиваются имиджа разбуженного народного энтузиазма… Какая это пошлятина! В общем, есть, о чем подумать.

Мне кажется, что травмированность большинства наших современников несколько преувеличена. Современник нянчат эту травму, чтобы она не…

Ну как же? Получилось. И «Шагреневая кожа», и «Отец Горио» — это абсолютно культовые книги. Просто другое дело, что современному обывателю не очень понятен Бальзак, так ведь ему и Золя непонятен. Золя написал двадцать культовых книг. Все «Ругон-Маккары» — это абсолютно культовые сочинения, да и «Лурд», между нами говоря, да и «Труд», а тем не менее, видите ли, «Тереза Ракен». Но это не на обывателя, конечно. Понимаете, случилось расслоение. Обыватель «Моби Дика» не прочтет и «Улисса» не откроет, несмотря на фотографию Мэрилин Монро с ним. Наверное, приходится признать, что литература поделилась на жвачку и на более серьезный продукт. Такое расслоение — это вечная проблема человечества. Боюсь,…

Знаете, по той же причине, по какой Пьер Безухов, Катя, не обернулся, когда застрелили несчастного Платона Каратаева. Это понятное дело, потому что для Пьера — продвинутого персонажа, для Толстого — зрелого писателя — физическая гибель человека и реакция на нее мало что меняет. Не устыдился Стива, Вронский устыдился, конечно (Аннинский писал, что у него впервые зубы заболели, у этого человека с ровными зубами, которые олицетворяют туповатое душевное здоровье), но смерть Анны не стала катастрофой просто потому, что ее никто не заметил. Вот в этом и ужас, понимаете?

Поскольку Анна — одна из персонификаций России, Россия попыталась уйти от власти и никуда не ушла в очередной раз и…

Нет, конечно, «Анна Каренина» — это роман, в котором, как говорил Лев Толстой, своды сведены так, что замка не видно. И конечно, ни безнаказанно выбросить оттуда линию Левина, ни безнаказанно выбросить оттуда тему Анны, которая по вашему мнению только декорация, невозможно. Она, эта книга именно о двух путях жизни, которые одинаково приводят к одному бесславному концу: Анну к самоубийству, Левина — к суицидной мании. Но он в последний момент действительно понимает, что жизнь — это тот смысл добра, которые мы готовы вложить в нее. Имманентно в жизни никакого смысла нет. «Мы — пузырьки в болоте»,— говорит Левин. Смысл в том, что мы туда положим, что мы выдумаем. И Анна в этом смысле ничем не хуже Левина,…

Видите ли, мне кажется, во-первых, её очень многое отвлекает от серьезных занятий дочерью. Она родила её во время кризиса, и её рождение чуть не стоило ей жизни, хотя с Сережей там было все сравнительно легче. Она и думала, что её эти роды убьют. Она никогда не переживала такой физиологической встряски, такой близости смерти, как в момент родов маленькой дочки, Ани. У меня есть ощущение, что последние два депрессивных, трагических года её жизни повлияли на её возможность контакта с ребенком, да и эмпатия её ослабевает. Обычно ребенок, родившийся от страсти, занимает родителей гораздо меньше, чем сама эта страсть, и в литературе XX века этот образ мертвого, или ненужного, или отданного ребенка…