Если Онегин действительно был таким ничтожеством, почему его тогда полюбила такая чистая Татьяна?

Вообще надо быть сверхрусским, чтобы увидеть пошлость везде. Русские видят пошлость везде, кроме себя. С точки зрения русского, пошлость – это и Гете, и Гейне, и Диккенс, все пошлость. А не пошлость – это убить себя об стену. Но и то, и другое – это, по-моему, одинаковая пошлость. А убить себя об стену – пошлость, по-моему, гораздо большая.

Я не думаю, что Набоков всерьез это говорит. Набоков как раз из тех русских, которые умеют уважать чужое. Я тут давеча для студенческих нужд перечитывал комментарий Набокова к «Онегину». Сам перевод я не беру, перевод, конечно, обычный прозаический. Но комментарий гениальный. Набоков проследил и вытащил на читательское обозрение такое количество вкусных…

Пушкин (имейте это тоже в виду, когда речь пойдёт о других его текстах) очень большую роль уделял эпиграфам, придавал им огромное значение. Это его сугубо прагматический подход. Эпиграф пишется не для того, чтобы подчеркнуть загадочность истории, взяв его совершенно из другой оперы, или, например, эрудицию автора. Нет, эпиграф у Пушкина — всегда существенная подсказка. Ну, в частности, видимо, выдуманный им английский афоризм «Ничто так не враждебно точности суждения, как недостаточное различение» в качестве одного из отброшенных эпиграфов к «Онегину» указывает очень точно, что не надо путать автора и героя. И не зря он потом повторяет: «Всегда я рад заметить разность между Онегиным и мной».…

Как ни странно, у памятника Грибоедову. Во всяком случае, можно все понимать и от этого всего зависеть. Я не думаю, что Грибоедов любил Россию, я не думаю, что Софья – символ России. Я не думаю, что Грибоедов вкладывал в «Горе от ума» такое уж глубокое содержание. Просто стихи так хороши, что невозможно не трактовать их поливариантно. Я думаю, что здесь ключевой момент было в самом Грибоедове: это его безукоризненная честь в безнадежной ситуации, соблюдение правил при полном понимании безнадежности борьбы. Он же все про декабристов понимал, про сто прапорщиков, которые хотят перевернуть государственный строй России. Понимал он все. Но и про государственный строй России он тоже все…

Видите ли, если глубоко постигать дзен, то можно додуматься и до того, что, скажем, мысли Молчалина и мысли Тютчева «Молчи, скрывайся и таи» («Silentium») — это, в сущности, выражение одной и той же жизненной позиции: не афишируя себя, расти в тайне.

Действительно, с дзенской точки зрения молчалинская позиция «Мне завещал отец, во-первых, угождать всем людям без изъятья» неотличима от позиции Карнеги — говорить с человеком о том, что его интересует: рыба любит червей, и даже если ты любишь клубнику, говори с ней о червях.

Мне вообще всегда казалось (у меня даже была об этом ранняя запальчивая статья в «Собеседнике», от которой я совершенно не отрекаюсь), что Дейл…

Печорин не лишний. Это так сложилось, что он не может себя применить в этой эпохе. Дуэль лишнего человека со сверхчеловеком — это вечный сюжетный узел русской литературы. Онегин действительно лишний, но он лишний не в том значении, как говорил замечательный автор и критик Владимир Гусев (иногда совершенно неудобочитаемый, но очень неглупый). У него есть такая мысль, что лишним человеком мы называем человека, который соотносит себя с вневременными критериями — определяет свои критерии, исходя не из эпохи. Но это не про Онегина. Онегин как раз классическое дитя эпохи — модник, «уж не пародия ли он?». А лишний человек — это Долохов, потому, что он не любит никого или любит только родню ближайшую, и то,…

«Медный всадник» написан как раз написан не эзоповым языком, он очень ясно написан, просто надо отречься от примитивных представлений о противопоставлении героя и города. Там все сложнее. А что касается девятой главы. У Пушкина была строгая симметричная композиция, три части по три главы. В 9-й главе Татьяна должна была уехать за генералом своим. Мне кажется, что эта реконструкция Дьяконова самая точная. Конечно, Пушкин понимал больше, чем мог сказать, но мне кажется, что «Полтава» — пример потрясающей историософии.

Да он примерно с ней так и поступил. Только он грубый такой малый, шофер он там, насколько я помню. Только оттолкнул он ее не так, как Онегин, не из высокомерия, не из презрения к девичьему чувству, а из страха сесть. Он понял, что она его соблазняет, и для него это чревато, потому что это девушка того типа, которая потом будет его всю жизнь водить на поводке. Потрясающая актерская работа Светланы Смирновой. Мне кажется, это просто тот же случай, но в пролетарском исполнении.

Знаете, вы не первый, кто пришел к этому выводу. К нему же приходил и Белинский, отчасти и Пушкин. Но я думаю, что Чацкий произносит свои монологи не потому, что он демонстрирует себя. А потому что для него естественно верить, как для всякого умного человека, не отягощенного снобизмом, что он может быть услышан, что он может быть понят. Для него естественно, как для истинно умного человека, думать о людях хорошо, а не презирать их. Понимаете, у нас, к сожалению, у очень многих ум отождествляется с язвительностью, с умением сказать гадость о ближнем. Сказать гадость о ближнем не штука, это, как правило, результат дотошного самонаблюдения, долгой самоненависти и экстраполяции. Вот вы знаете о себе…

Характеристика Булгарина, данная вами, справедлива, но она неполна. А почему Чехов дружил с Сувориным, который тоже был даже не просто консерватором, а, в общем, человеком, достаточно небрезгливым в методах. Неслучайно Суворин и его газета «Новости дня» носили у Чехова кличку «Пакости дня». И неслучайно у Суворина работал Буренин — человек уже вовсе беспринципный и грязный. Не будем подводить ему аналогов в наши дни, но такие аналоги, безусловно, были и есть. Я имею в виду не только одного покойного критика, про которого вы подумали, но и многих живых авторов.

Видите ли, дружба с консерваторами, даже не просто с консерваторами, а с циниками — это такая распространенная забава, именно…