Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература

Что вы можете сказать о книге «Бронепароходы» Алексея Иванова?

Дмитрий Быков
>250

Тут в чем, понимаете, сложность? Я люблю Иванова и считаю его замечательным, интересным писателем, интересным и весьма сложным человеком. Но этот роман мне не понравился, он показался мне картонным, как и предыдущий – вот этот на немецком материале.

С чем это связано? Это профессиональная, очень ремесленная вещь, в которой нет личного участия. Я думаю, что Иванов… Вот если бы я писал о нем монографическую статью… Мне это было бы не очень интересно, потому что наше дело писать свое… Но если бы я писал о нем монографическую статью подробную, я бы назвал ее «Писатель, который спрятался». Он очень хорошо спрятался, его почти не видно. Видны его сквозные мотивы – например, путешествие по реке. Виден его интерес к конкретным регионам, виден его интерес к умозрительным теориям, как в «Блуде и МУДО». Но герои его стали картонными в том смысле, что мы много раз читали все про этих героев – их реакции, их лексику, даже их имена, как Катя в «Бронепароходах». Это все мы видели много раз.

Экзотичен сам материал, эта идея речных флотилий, борьбы Ротшильдов и Нобелей, это все любопытно. Это вещи этнографические, но они не слишком близки моей душе, потому что они мою душу не затрагивают. Ни в одном герое я не узнаю себя. И не потому, что я такой особенный, а потому что я не узнаю в них пространства для идентификации, там нет личного ничего. Это не кровью написано, грубо говоря.

Я совершенно не требую, чтобы человек писал кровью. Но я хочу тогда спросить: а в чем новизна? Новизна материала недостаточна. Для новизны материала я могу прочесть Буссенара.  Но мне бы хотелось каких-то… Вот если уж ты пишешь о Гражданской войне, то, наверное, у тебя может быть и собственная концепция Гражданской войны – из-за чего она началась? Это немножко похоже на хроники Юлиана Семенова – скажем, на материале Гражданской войны на Дальнем Востоке, что тоже очень интересно: «Пароль не нужен», «Бриллианты для диктатуры пролетариата». Но там, по крайней мере, был герой Исаев, который определенным образом развивался (это Штирлиц впоследствии) и представлял интерес. В нем много было всего. 

Здесь я такого героя не вижу. И самое страшное: обычно книгу читаешь как пергамент Мелькиадеса: читаешь ее о себе. А здесь душа моя остается совершенно равнодушной, взгляд мой по этим страницам скользит, никак на это не реагирует. Вот «Ненастье» было, по-моему, последней книгой Иванова (особенно ее индийская часть), где был момент глубоко личного отношения к происходящему и горячей любви к персонажу. А «Бронепароходы» – это из тех книг, которые я называю «идеальным санаторным чтением». Понимаете, были в советских санаториях и домах отдыха книги, на которые записывались в очереди. Например, «Судьба» Проскурина или «Вечный зов» Иванова. Это были такие советские романы (чаще всего на сибирском материале) с одинаковым набором персонажей и предсказуемым набором реакций). Это читалось. Наверное, для пенсионера на отдыхе это идеальное чтение.

Я не ругаю книгу. Я говорю о ней с некоторым даже, я бы сказал, восхищением. Проделана огромная работа. Вот только совершенно непонятно, зачем она проделана. Тем более сейчас – хочешь ты этого или не хочешь – ты вообще не обязан быть борцом, ты не обязан высказываться по коренным проблемам времени. Хочешь – отвлекайся на что угодно. Есть же вечные темы какие-то… Но тогда это должна быть именно вечная тема, это должен быть миф с его напряжением, тогда это должны быть острые (как это говорили в советское время) моральные конфликты. 

Но в любом случае, время обязывает, происходит сейчас… Я вот недавно с БГ разговаривал, и он мне сказал: «Мы живем в очень интересное время». Он и называет свои клипы «Подношением интересному времени». Штуки происходят интересные, ставится вопрос о добре и зле. 

Добро победить не способно,

А зло победить не должно.

Для дьявола это удобно.

Для Господа это смешно.

Добро победить не способно

По самой природе добра:

Оно недостаточно злобно,

Ему не хватает бабла.

Ставятся роковые, главные, ключевые вопросы не только времени, но и жизни. Может ли победить зло? Может, локально – вполне. А может быть, оно может и в мире победить. Мир, может быть, отдан во власть князю мира сего для того, чтобы он его уничтожал. На наших глазах уничтожаются главные механизмы бытия, его шестеренки, его приводные ремни. Как не воспользоваться этим для того, чтобы подглядеть какие-то главные моменты?

Мне кажется, что в это время писать профессионально крепкие книги неинтересно. Но это мое мировоззрение. Я ничего, никаких высказываний, никаких участий в ситуации от Иванова не жду. Если человек хочет хорошо спрятаться, это его право. Он может сохранить за собой нейтральность, он может провозглашать чуму на оба дома, он может вообще не высказываться, ради бога. Но тогда уже вопрос моего отношения – интересно ли это мне? Притом, что я по-прежнему продолжаю ждать от него великих произведений, великих высказываний. И он, конечно, из наших современников, вероятно, самый интересный.


Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Чьи реинкарнации Борис Акунин, Алексей Иванов, Виктор Пелевин и Владимир Сорокин?

У меня есть догадки. Но о том, что близко, мы лучше умолчим.

Ходить бывает склизко
По камушкам иным.
Итак, о том, что близко,
Мы лучше умолчим.

Пелевин очень близок к Гоголю — во всяком случае, по главным чертам своего дарования — но инкарнацией его не является. Дело в том, что, понимаете, постсоветская история — она, рискну сказать, в некотором отношении и пострусская. Как правильно сказал тот же Пелевин, вишневый сад выжил в морозах Колымы, но задохнулся, когда не стало кислорода. Вообще в постсоветских временах, он правильно писал, вишня здесь вообще больше не будет расти.

Он правильно почувствовал, что советское было каким-то больным изводом…

Что стало с Валеркой в романе «Пищеблок» Алексея Иванова? Может ли человек победить в себе хтоническое зло?

Я не думаю, что он победил в себе это зло, хотя мне и хотелось бы так думать. У Иванова есть возможность сиквела — не сомневаюсь, что он ею воспользуется. И не сомневаюсь в главном: молодые вампиры тамошние не победят в себе хтоническое зло, наоборот: когда закончится советская власть, хтоническое зло выйдет на улицы, разгуляется и начнется ненастье, в широком смысле. Ивановское «Ненастье» и ненастье вообще. «Хмурое утро» постсоветское. Я абсолютно убежден, что настоящие вампиры — впереди. Вот те комсомольчики, пионерчики, детки советской власти, которые там подвампиривали что-то. Вы думаете, они там перевоспитаются, что ли? Что свобода их перевоспитает? Да нет, ничего подобного. Они…

Согласны ли вы с Галиной Юзефович, что Алексей Иванов — «один из самых талантливых писателей, который растрачивает свой потенциал на примитивную коммерческую литературу как, например, «Пищеблок»?

Нет, не растрачивает. Писателю в разное время хочется писать в разной технике. Я помню, как Галина Юзефович спросила меня: «Вы написали сложный роман «Орфография», а после этого почему вы написали такую простую книгу, как «Эвакуатор»?» Я могу одно только сказать: что писатель работает иногда в одной технике, иногда в другой. Сегодня он хочет написать довольно простой научно-фантастический роман или сказку, а завтра у него появляется желание написать эпопею. Как сегодня вы пишете маслом гигантское полотно, а завтра — карандашный этюд.

Поэтому Иванов в разных сферах работает: в фантастике, в исторической прозе, в бытовом реализме сообразно своему настроению. «Пищеблок»,…

Каковы особенности уральской литературы?

Уральская литература, уральская литературная школа возобладала в СССР в 30-е годы, сменив одесскую. Для одесской был характерен культ иронии, культ формы, трикстер в качестве главного героя, романтизм несколько блатного свойства, — в общем, все, что есть в книге Багрицкого «Юго-запад»: сочетание отваги и отчаяния, романтики, иронии, скепсиса. Замечательная, в общем, такая романтическая ирония. Ну и культ формы, конечно, культ лаконизма. При отсутствии идеологии форма — единственное, что спасает; при святом, сакральном отношении к профессии.

Уральский миф пришел ему на смену. Для уральского мифа и прежде всего для Бажова ключевым понятием является труд, работа, обожествление…

Почему в «Географ глобус пропил» главный герой остается с нелюбимой женой в родном до тошноты городе, а не бросает это все?

Это как раз таки довольно точный, довольно правильный диагноз. Служкин — он же не идеальный герой. Он такой. Он не уезжает, он остается с нелюбимой женой, на нелюбимой работе (с работы он уходит, но вряд ли он будет любить следующую) и в нелюбимом городе, да. Он же Служкин. Это его такая форма служения. Я не принимаю такой формы служения, а многие в России остаются именно по этим соображениям. Они свою инерцию, свою инерционность воспринимают как подвиг, как заслугу. Уехавшие кажутся им беглецами, а я где родился, там и пригодился. И позиция гордого беглеца меня совершенно не устраивает, и позиция гордого «оставанца». Мне кажется вообще, что гордиться особенно нечем. Уехал ли ты, остался ли ты.…