Войти на БыковФМ через
Закрыть
Александр Пушкин
Маленькие трагедии
Как вы оцениваете в контексте прозы Пушкина «Повести Ивана Петровича Белкина»?

Это такой стилистический эксперимент, в общем, проба пера, разминка перед масштабным романом. «Повести Белкина» несут в себе удивительный смысл, сходный с «Маленькими трагедиями»: они взламывают традиционную фабулу, делают ее более амбивалентной. Ну и кроме того, это зародыши главных жанров русской литературы: русский иронический триллер («Гробовщик»), русское qui pro quo, которое в «Метели» и «Барышне-крестьянке». Дело в том, что ставя себе формальные задачи, автор чаще всего выбалтывается о личном, потому что о содержании он не думает, оно как бы вырабатывается на автопилоте. И мне кажется, что самое личное высказывание Александра Пушкина — это «Выстрел», это его воспоминание об…

Являютя ли денежная притягательность и творческая успешность взаимосвязанными явлениями?

Ну, это имеется в виду моя лекция на тему денег в русской культуре, по поводу которой в «Снобе» появилась просто статья, изумившая меня своей примитивностью. Все-таки простите меня, я не очень понял, кто автор, не понял, каковы его заслуги. Но просто настолько не понять, о чем идет речь! Это надо сильно стараться.

Действительно, у меня в «Яндексе» была лекция по поводу денег в русской культуре. Ну, видите ли, деньги притягивает необязательно творческий человек. Более того, умение притягивать деньги — это тоже своего рода творчество. Ну, скажем, там мне задали вопрос по поводу романа Золя «Деньги». Саккар, безусловно, творец своего рода. Вот говорят: «Он же чистый авантюрист». Нет. Ни…

Если бы вы были театральным режиссером, какие три пьесы вы бы сегодня поставили? И почему именно их?

У меня есть личные пристрастия, довольно глубокие. Я бы поставил слепаковского «Флейтиста», лучшую, по-моему, детскую пьесу, которую я знаю, её версию «Крысолова». Ну, просто она завещала мне эту пьесу когда-нибудь поставить, и если у меня будет возможность, я бы её поставил. Я бы поставил «Маленькие трагедии», потому что мне кажется, что амбивалентность пушкинского текста взывает к их нестандартной очень трактовке. Я бы поставил «Маленькие трагедии» со злобным Моцартом (который, конечно, гениальнее и злее, и трагичнее Сальери), и с отвратительным Дон Гуаном. За «Пир во время чумы» я бы не взялся, это слишком великая вещь, чтобы её касаться дерзновенною рукой.

И всякий человек…

Оказал ли «Мельмот-Скиталец» Метьюрина влияние на «Евгения Онегина» Пушкина?

«Нас куча щеголять Мельмотом» — конечно, влияние «Мельмота Скитальца» огромное и, все-таки, я думаю, что оно не определяющее. Влияние «Чайльд-Гарольда» довольно заметно, байроновский «Дон Жуан» заметен как байроновский образец, Но думаю, главное, что есть в «Мельмоте» — это атмосфера. Думаю, что на Пушкина меньше этот сюжет повлиял. Просто ему это понравилось как художественное творение. Может быть, в каком-то смысле это повлияло на колорит его более поздних вещей, на колорит «Маленьких трагедий», может быть, такой абсолютно готический.

Но в целом влияние «Мельмота» на «Онегина», я думаю, незначительно, потому что «Онегин» — сатирическое произведение, в огромной…

Как вы понимаете повесть «Гробовщик» из цикла «Повести Белкина» Александра Пушкина?

Большая тема. Она в любом случае глубже, чем кажется. Вот «Пиковая дама» — действительно пример того, как из немудрящего сюжета можно сделать замечательное, глубоко автобиографическое произведение о собственной судьбе, о силе судьбы. В «Гробовщике» другая тема, понимаете. Мне видится в «Гробовщике» некоторое сходство со «Скупым рыцарем», написанным тогда же.

Гробовщик, которому являются похороненные им покойники — это модель писателя, который озирает свои тексты, как и в «Скупом рыцаре» скупой озирает свои богатства. Гробовщик — это художник. Иногда он делает неважные гробы, сосновый за дубовый, иногда образцовые. Он хоронит реальность, он её консервирует для других, точно так…

Почему недавний перевод «Фауста» Владимиром Микушевичем остался незамеченным? Неужели в нынешнем обществе нет места для литературного подвига?

Ой, оценивать чужие литературные подвиги я не могу. Тем более, что тут действительно подвиг. Но то, что я читал из этого перевода (куски-то есть), меня не вдохновило.  Я – приверженец одного перевода, пастернаковского, потому что он и разговорный в меру, в меру патетический. Я, как вы понимаете, по-немецки читаю через пень колоду, да, собственно, не читаю вовсе. Я знаю значение нескольких слов, я кое-что могу понять, о чем речь. Но для того, чтобы оценивать перевод «Фауста», недостаточно знания немецкого. Надо посмотреть, в какой степени это стало произведением на  русском разговорном языке, в какой степени это сохраняет сценичность и театральную органику. При всех высоких целях…