Вяземский — человек зоркий, но при этом в оценках личности — во всяком случае, в «Старой записной книжке» — часто довольно поверхностный. Дело в том, что как раз при всех разительных внешних несходствах: такая явная холерическая манера Пушкина и его холерическая схватка всего характера и абсолютный сангвиник Дельвиг, чтобы не сказать «флегматик». При этом у них было чрезвычайно глубокое сходство психологической организации. Прежде всего то, что Пушкин называл «пугливое его воображение». Дельвиг и умер, собственно, от испуга: когда на него натопали ногами, с ним случилась горячка, и он, редактор «Литературной газеты», в две недели умер. «Пугливое воображение» есть и Пушкина. Поэт очень уязвим в этом смысле, особенно уязвим перед начальством, которое на него орет. Поэту не обязательно мужество, мужество ему нужно в другом — в следовании назначению, вот как Пушкин не мог не пойти на последнюю дуэль. Не мог не принять этот коллективный вызов, не мог не вызывать Дантеса, потому что получил вызов от всего общества. Значит, несерьезный. Следовательно, в частностях воображение поэта пугливо, потому что оно мнительно, потому что воображение так работает. Вот это была общая черта Пушкина и Дельвига — огромная хрупкость, тонкость душевной организации, мечтательность, конечно, интерес к фольклору и понимание его.
У Дельвига было поэтическое чувство. Дельвиг — талантливый поэт, но дело даже не в этом. Дельвиг — фантазер, Дельвиг — поэт жизни. Мечтательный лентяй, и вот эта поэтическая лень, невзирая на лихорадочную, бешеную активность Пушкина, ему эта лень тоже была присуща. Идеальный день Пушкина — это до обеда, а то и до вечера проваляться в постели, сочиняя или просто вольно мечтая, что ему чрезвычайно присуще. И Дельвиг, сколько бы он ни казался флегматичным,— это человек довольно серьезных страстей. Влюбчивый, закомплексованный, трагический,— Дельвиг, пожалуй, из всего пушкинского окружения (может быть, не считая Нащокина) — самая близкая к нему личность и самая очаровательная. Дельвиг — прелестный человек, в нем пушкинского как раз очень много. Я думаю, что знаменитая пара — так сложилось уже («Жил поэт Баратынский с Дельвигом, тоже поэтом»),— она мне кажется как раз скорее искусственной, эта параллель. То, что они, так сказать, в лавочку были должны, что они какое-то время прожили вместе в веселой поэтической молодой нищете,— это сходство чисто биографическое.
Баратынский по своему темпераменту, действительно, поэт гораздо более рассудочный и более холодный. А Дельвиг — это такая горячая, чистая, увлекающая, фантазирующая душа. И жаль, что нет у нас его качественного жизнеописания, но дело в том, что и прожил-то он очень мало. Пушкин, который успел к этому времени многих похоронить, многих потерять, пишет: «Вот первая смерть, мною оплаканная». Кажется, Хвостов ему встретился в день похорон Дельвига, и он чуть не закричал ему: «Зачем ты жив?» Это действительно была для него была очень большая потеря, и не зря он сказал: «И мнится, очередь за мной, и ждет меня мой Дельвиг милый». И не ошибся. Я думаю, что Дельвиг — действительно из тех, кто его там ждал и кто его там одним из первых встретил. Потому что действительно, это самая близкая ему личность.