Да, был, конечно, но мы же говорили о «нашем мире», то есть о России советской. В Советскую Россию Моэм не приезжал никогда. В России он был летом 1917 года и написал об этом замечательный рассказ «Белье мистера Харрингтона». Он входит в роман как глава… входит в роман «Эшенден: или британский агент». Но это Россия между революциями. Россию советскую, ленинскую, в отличие от Моэма… т.е. в отличие от Уэллса, он никогда не захотел посетить, и она была ему совершенно не интересна. Он принимал у себя советских писателей.
Вот Шоу поехал, и Шоу виделся со Сталиным, и остались у него самые лестные впечатления. А вот Моэм понимал, что здесь может получиться. Но надо сказать, что отношение Моэма к России было вообще довольно скептическим. Знаменитый тип русской женщины им развенчан в том же «Белье мистера Харрингтона». Он ценит крупные зубы, очаровательную улыбку и серые глаза этих женщин, но его отвращает их неряшливость, непорядочность, их какой-то хаос в их жизни. Он очень уважает русскую литературу, но Чехов, например, кажется ему однообразным и мелким. И влияние, которое он оказал на Кэтрин Мэнсфилд, например, кажется ему скорее вредным. То есть у Моэма был большой скепсис относительно России. Может быт, это наше счастье, что он русскую революцию застал в самом её зародыше, то, что вот он не приехал повидаться с Лениным. Иначе бы он написал про Ленина такое, что ни «Театр», ни «Луну и грош» у нас не издали бы никогда.
Ну а «Белье мистера Харрингтона» — это вот, кстати, к вопросу о соотношении между порядком и хаосом — это такой последний, если угодно, последний вопль XIX века, который вкатывается в XX, и понимает, что больше порядка не будет. И как ни странно, Моэм всю жизнь пытался найти этот порядок и нашел его только в колониях. Потому что во всем остальном мире, к сожалению, искусство перестало цениться, простые добродетели перестали существовать. Стрикленд не просто так бежит на далекие острова, хотя и там проказа настигает его. Он бежит туда, потому что там есть любовь, там слово значит, там жена уходит за ним умирать, там доктор приходит к нему. То есть там мир простых добродетелей, понимаете, мир простых слов, за которые отвечают. В России никто не отвечает ни за одного слово, и если вам что-то говорят, вы можете быть уверены, что этого не сделают. Вот то, что Моэм не увидел Советской России,— это наша общая радость.
