К Моэму отношусь восторженно и считаю его одним из великой семерки пост-дикккенсовских английских прозаиков. Считаю, что как писатель он ничуть не ниже Голсуорси, и Нобелевской премии заслуживал не в меньше степени. Просто Голсуорси был идеалист, а Сомерсета нашего Моэма считали циником, поэтому на Нобеля он не наработал. Я считаю, что лучшая его книга – «Эшенден, или британский агент». Понимаете, если русский писатель охотник – охотник за сюжетами, за душами, душа его собака. Вот этот архетип писателя-охотника Тургеневым введен в обиход. Кстати, хорошая строчка для стихов, дарю:
Если русский писатель – охотник,
То британский писатель – шпион.
Он действительно шпионит, наблюдает за людьми. Шпионаж – любимая профессия британского писателя. Считается, что и Грэм Грин пошпионивал. Есть версии на счет многих авторов, я уж не говорю про Джона Ле Карре, который создал современный политический детектив.
Мне кажется, что эта тема писателя и шпиона Моэму очень удалась, не говоря уже о том, что «Эшенден» – это собрание трогательных, страстных новелл, когда человек бесстрастный наблюдает за людскими страстями с легким презрением и завистью. Вот это чувствуется.
Конечно, «Безволосый мексиканец» – рассказ, который я могу перечитывать бесконечно. Но особенно я люблю «Непокоренную» – последний рассказ об Эшендене. Да все они там хороши .У меня в статье для «Дилетанта» подробно перечислено, за что я его люблю. Ужасно я люблю «Дождь» – лучший, наверное, его рассказ, а вовсе не «Ланч», который тоже мне интересен и симпатичен. Потом, наверное, замечательный его «Макинтош». А потом, знаете, мне больше нравятся не столько рассказы, сколько наброски, сюжеты в его книжке «The Summing up», «Подводя итоги».
Ну и колониальные истории. Мне очень нравится рассказ про этого чиновника британского – не помню, как он называется, – который струсил во время восстания китайцев, и его жена уехала с ним, а потом от него ушла. Дождалась и ушла именно потому, что она струсил. Потому что она, британка, не может жить с трусом, с человеком недостаточно рыцарственных качеств. Мне кажется, что весь его колониальный цикл – это тоже открытый им великий мир. Мир «Луны и гроша».
Лучшим, что есть в английской прозе, наряду с некоторыми текстами Уайльда, считаю предпоследний абзац «Луны и гроша». Это абсолютно симфоническая проза: «Я слышал про сына Стрикленда и Аты, что он веселый, красивый и доброжелательный юноша. Я представляю, как он выплясывает ночами на палубе под звуки концертины. Над ним бескрайняя синь небес, и сколько хватает глаз – чернота и просто Тихого океана. Цитата из Священного Писания вертелась у меня на языке, но я сдержал себя, вспомнив, как ревниво относятся служители Господа к попыткам мирян вмешаться в их дела. Так говорил еще мой дядя, а ведь он помнил еще те времена, когда на фунт стерлингов можно было купить не дюжину устриц, а целых 13 штук». Вот вам финальная фраза великого романа о великом человеке. Такой финт сделать в конце, такой пошлостью закончить. То есть все тонет опять в филистерстве, оно побеждает всех. Убойная концовка совершенно.
