Слушайте, ведь Твардовский задал этот вопрос, и ответом на этот вопрос как раз у Трифонова был категорический отказ убирать поселок Красных партизанов. Твардовский ему сказал: «А без этого у вас бы был хороший бытовой рассказ». А Трифонов не хотел «хороший бытовой рассказ». Полярность, магнитные полюса этого текста задаются историей поселка Красных партизанов, потому что это история вырождения. Понимаете, один из образов 70-х годов, самых точных — это дом на набережной. Дом борцов — хороших или плохих, заселенных мещанами. Вот то, как в советской власти поселились мещане — это и есть трифоновская тема, это и есть «другая жизнь». Это другое население, которое заселило этот дом, предназначенный для совершенно других людей, для тех мальчиков. Эти мальчики вызывают у меня много вопросов, они не вызывают у меня восторга. Но при этом они гораздо честнее, умнее, прямее, почтительнее во всех отношениях, в том числе и в государственном, для России, нежели вот эти торжествующие мещане, которые как раз вот и есть этот праздник растленности.
Майя Туровская, говорила, что нам сейчас можно пожелать немножко растленности, у нас и нет полноценного фашизма. А я с ней спорил. Мне казалось (и сейчас кажется), что среда растления — это и есть оптимальная среда для фашизма. И гораздо больше шансов, что люди в этом болоте выберут не христианство, а выберут великого инквизитора. Потому что, понимаете, то растление, которое описано в «Обмене», закончилось тем, что мы имеем сейчас. За это спасибо 70-м годам.
