Вот в этом-то и заключается драма, что «Поющие в терновнике» — ещё может быть «Унесенные ветром» — как раз мужской роман.
Пегги Митчелл была женщиной, получившей мужское воспитание, она была великолепной наездницей и рисковой репортершей. И хромоножкой-то она стала именно из-за того, что с лошади упала. И закончила она как классический американский мужской автор — спилась. И в этом состоянии попала под единственный автомобиль в Атланте, что совершенно для меня непостижимо, как она умудрилась это сделать. Главная американская писательница погибла под автомобилем, причем именно из-за того, что она не там переходила улицу.
Понимаете, какая история? Вот «Унесенные ветром» — это очень точный американский роман, аналог «Тихого Дона». И я постоянно об этом говорил. Ну, вы посмотрите на рекламный плакат «Унесенных» и сравните его с рекламным плакатом «Тихого Дона»: там, где Глебов держит на руках Быстрицкую, и там, где Гейбл держит на руках Вивьен Ли. Они, кстати говоря, страшно похожи внешне: и там, и здесь роковая брюнетка, и там, и здесь красавец, горбоносый усач. Ретт Батлер и Григорий Мелехов — это абсолютно одно и то же.
Но главное тут в другом. Главное-то в том, что Аксинья не имеет прямых сходств со Скарлетт О'Хара (хотя имеет, конечно), но проблема-то в другом. Проблема в том, что и тот, и другой роман рассказывают о Гражданской войне, о проигрыше в ней южан, о катастрофе консервативного сообщества, скрепы духовные которого прогнили задолго до этой войны и до революции. И теперь они оказываются в результате… Вот эти южане, несчастные южане, земледельцы, традиционалисты — они потерпели поражение. Другое дело, что в Америке есть классическая формула: «Мы проиграли войну, но выиграли культуру». А вот что случилось с казачеством? Не факт, что консерваторы выиграли. Не факт, что культура каким-то образом оказалась победителем. Поэтому патриархальное сообщество обречено проиграть вместе со своими тонкими и сложными ритуалами, вместе со своей жестокостью, своим рабовладением, вместе со своим очень сложным и очень императивным кодексом чести. Это ужасно! И мы не можем не пожалеть эту консервативную несчастную трогательную культуру. Но не можем и мы не признать в результате, что это закономерно, что это исторически обречено.
И об этом рассказывают и «Тихий Дон», и «Унесенные ветром», ну, «Унесенные Доном», я бы сказал, рассказывают они об этом, кстати говоря, с помощью тех же метафор, тех же пейзажей, той же природы. Они и написаны очень сходно. И все, что касается перемещения войск не интересно, а интересно только перемещение героев. И почему-то вот никого не удивляет, что Пегги Митчелл, Маргарет Митчелл не написала ничего больше, кроме «Унесенных ветром». Шолохов ведь тоже при всех своих стараниях, при том, что «Судьба человека» — выдающийся рассказ, он не сумел ничего больше написать. И «Поднятая целина» с «Тихим Доном» рядом не лежала нигде, кроме как в собрании сочинений Шолохова.
Вот почему-то нас не удивляет, что Маргарет Митчелл, написав главную свою книгу, оказалась исторически нема и литературно нема, и все остальное время занималась перепиской с читателем и медленным таким спиванием, алкоголизмом. Просто человек сказал главное, похоронил свою цивилизацию, собственную колыбель, можно сказать, препарировал довольно жестоко. А больше ему нечего сказать, потому что масштаб произошедшего таков, что к этому ничего не добавишь. Они же, понимаете — и Шолохов, и Маргарет Митчелл — они же не имеют той культурной традиции, абсолютно европейской, которая была, например, у Фолкнера, который всю жизнь осмысливал катастрофу Юга, и этого хватило на двадцать томов. Вот то, что происходит у Шолохова — это именно пример, когда человек спел одну песню и задохнулся.
Именно поэтому я абсолютно убежден, что Маргарет Митчелл сама написала свой роман, хотя были попытки расследовать и доказать, что это не она (как вы понимаете, совершенно неизбежные). И Шолохов писал сам. Прежде всего (вот я согласен здесь с Александром Мелиховым) видно, что то, что знает Шолохов, он пишет хорошо. Жизни высшего офицерства он не знает, и поэтому пишет это очень литературно. Вот и в романе Маргарет Митчелл та же абсолютная литературщина во всем, чего она не знает. Но зато уж то, что она знает… Вот Скарлетт — это то, что она знала, и это то, что она в себе ненавидела. Поэтому она и называла её шлюшкой и говорила, что это ни в какой степени не автопортрет.
Ну, что касается «Поющих в терновнике», то это совсем не тот уровень, при всем уважении, при всей любви к МакКаллоу. Это совершенно не та литература, которую можно поставить в один ряд, например, с «Тихим Доном» или с «Унесенными». Это замечательное повествование, замечательная семейная сага, но она идет от другой традиции — может быть, скорее, так сказать, от Голсуорси. И вообще в австралийской прозе я пока ещё не нашел, увы, ни одного сочинения, которое можно было бы поставить рядом с великой британской традицией. Может быть, потому, что Австралия все-таки слишком долго жила по этим чуждым лекалам. А может быть, потому, что слишком поздно её открыли.