Считаете ли вы Патрика Зюскинда выдающимся писателем?

Гренуя с Фаустом нельзя сравнить именно потому, что Фауст интеллектуал, а Гренуй интеллекта начисто лишен, он чистый маньяк. Мы как раз обсуждали со студентами проблему, отвечая на вопрос, чем отличается монстр от маньяка. Монстр не виноват, он понимает, отчего он такой, что с ним произошло, как чудовище Франкенштейна. Мозг – такая же его жертва. Маньяк понимает, что он делает. Более того, он способен дать отчет в своих действиях (как правило).

Ну а что касается Гренуя, то это интуитивный гений, стихийный, сам он запаха лишен, но чувствует чужие запахи. Может, это метафора художника, как говорят некоторые. Другие говорят, что это эмпатия, то есть отсутствие эмпатии. По-разному, это…

Я думаю, что Маргарет Митчелл – это американский Шолохов. И если посмотреть на афишу «Унесенных ветром», то это абсолютно Глебов и Быстрицкая, хотя на самом деле, при общем сходстве композиции, это, конечно, Гейбл и Вивьен Ли.

Для меня совершенно очевидно, что бывают такие эпопеи, к которым нечего добавить. Шолохов написал эпопею о том, как консервативный Юг проиграл прогрессивному Северу. И Маргарет Митчелл – о том, как сельскохозяйственный, консервативный и при этом утонченный, аристократичный Юг проиграл прагматичному и при этом демократическому Северу. Но там в начале второго тома эта сцена, когда этот бал с призраками, они танцуют свои призрачные танцы, сохранив свою…

Нет. Я думаю, что «Гамбринус» играет более важную роль в русской прозе. С него началась одесская школа, южная школа вообще. Именно с Гамбринуса начался Ильф и Петров, Олеша, и такие менее известные авторы, как Гехт, Бондарин. Конечно, влияние его на Катаева было огромно. Я вообще думаю, что южная школа, «юго-западная», как её ещё называют, одесская и отчасти киевская в лице Булгакова, школа гудковская, если брать 20-е годы, началась именно с Куприна.

Потому что Куприн, хотя он самого что ни на есть наровчатского происхождения, и долго жил в Петербурге, и долго был в Москве, но он по темпераменту южанин. Почему, собственно, он и написал «Черный туман» о том, как Петербург высасывает жизнь из…

Я не мыслю в таких терминах. Я думаю, что главная проблема мира – не раскол на Север и Юг, на нордическую, аскетическую такую породу и торговцев-гедонистов. Я думаю, что главная проблема – это раскол на архаику и модерн. Люди, которые чтут имманентности, и люди, которые от них абстрагируются. Люди, которые исходят из данностей; и люди, которые исходят из личной роли. Наверное, так.

Глобальный Юг сделал свой максимум в войне гражданской в США, когда, как сказала Юдора Уэлти: «мы проиграли войну, но выиграли культуру». Вот Маргарет Митчелл отрефлексировала этот процесс, точно так же, как Шолохов на русском материале отрефлексировал его в «Тихом Доне». Ведь это тоже, понимаете,…

Нет, это роман о Макондо, о Колумбии. Это попытка задать координаты фантастического мира, это «История одного города», изложенная по-колумбийски. Это роман о величии и безумии народной жизни, о тупости её и остроте. Это миф, а у мифа нет никакой задачи. И это совсем не тщетность человеческой жизни. Что вы думаете, тщетность человеческой жизни в том, что пергаменты Мелькиадеса предсказали исчезновении Макондо? Да рода, осужденные на сто лет одиночества, не появляются на земле дважды.

Этот роман написан не для того, чтобы вы делали нравственные выводы, а для того, чтобы вы восхищались. И в некотором смысле он вас меняет. Вот здесь чудо происходит. Здесь эстетика настолько мощная, что и…

Даниэль Кельмкан – это такой вундеркинд немецкой прозы; автор, который наделен (единственный, мне кажется, в современной европейской литературе, включая английскую) даром писать реально увлекательно. Даже дело не в его романе «Измеряя мир», который был самым кассовым немецким текстом, книга про немецких ученых великого научного переворота XVIII-XIX веков. Ну вот «Слава» – роман в рассказах, эпизодах… Не оторвешься же, пока все эти истории о маленьких людях не прочитаешь. У Кельмана, когда читаешь  «Славу», начинается все с очень простой истории человека, которому продали чужой номер мобильника, и ему звонят другие люди. Простой, элементарный сюжетный ход. Но ты не оторвешься. У…

Мне очень понравилась эта книга. Я, наверное, не должен этого говорить. Потому что, как совершенно справедливо написали в «Новой газете», это очень вторичная по отношению к самому себе книга. В ней нет маркесовской обычной мощи, она не дотягивает до маркесовского прелестного, эротического, веселого абсурда. Но мне кажется она и в меру загадочной, и убедительной. И этот незнакомец, который регулярно появляется в жизни героини, меня пленяет.

Другой вопрос, что героине 52 года. А я такой героине не очень могу сопереживать. Но внутренне ей все равно же 18 лет. Почему не могу переживать. Потому что для меня самого эротическая одержимость после пятидесяти – это что-то такое немножко…

Эта книга создала новую литературную территорию, она создала матрицу Латинской Америки в литературе. Она, конечно, стоит и на плечах у Хуана Рульфо, и, конечно, у Борхеса, хотя в меньшей степени, и, может быть… Да вся латиноамериканская литературе, даже Кортасар, начавший раньше Маркеса, вся латиноамериканская литература подготовила появление этого шедевра. Только использование ноу-хау Салтыкова-Щедрина, я в этом абсолютно уверен — написание истории одного города, которая вбирает в себя все мифы,— только это позволило Маркесу создать книгу, которая нанесла небывалую ещё территорию на литературную карту мира. И потом, конечно, напряжение невероятное, невероятное стилистическое…

Маркес, Кортасар, и Хуан Рульфо, и Астуриаса… Да масса народу, и это очень влияло. Я и огромное сходство с русской жизнью замечаю. Потому что я никогда не сомневался, что Маркес читал «Историю одного города», и в Макондо опыт Глупова как-то учел, опыт продевания истории страны через историю одного маленького поселка. Есть общее в бессоннице «Чевенгура» и Маркеса, там много общего.

Но, думаю, главное сходство все-таки в том, что и Россия, и большинство государств Латинской Америки пережили драму захвата, колонизации. Действительно, по всей вероятности, это результат захвата либо собственной властью, как считает Эткинд, либо какой-то более древней колонизацией, о которой мы не знаем.…