У Бабеля, как и у Гоголя, две пьесы. Одна очень успешная в сценическом смысле, это «Закат». Вторая была считанные разы успешно поставлена, потому что это очень сложная пьеса. У Гоголя это «Женитьба», а у Бабеля «Мария». Первое ― комедия, второе, скорее, драма или трагикомедия, во всяком случае.
Я могу объяснить, почему тексты Бабеля не имеют счастливой сценической судьбы. Именно потому, что это проза. Проза тяжело переводится на язык театра. Когда Беня Крик разговаривает у Бабеля, это в первую очередь литература. Сыграть Беню Крика невозможно, потому что надо сыграть легенду, образ невероятного обаяния. Свердлин, который сыграл Беню Крика в пьесе, написанной для кино, был гениальным актером. Вы знаете его по роли Насреддина в «Бухаре». Но все-таки даже ему не под силу передать атмосферу легенды, которая окружает этого налетчика. Они все играют налетчика, а надо играть Христа. Вот в этом парадокс.
Посмотрите на Котовского, вот парадоксальная фигура. Это грабитель, разбойник, маргинал. Это герой, это в некотором смысле национальный святой, потому что поведение его в Одессе, когда он выступал неким Робином Гудом, отнимал у богатых и передаривал бедным, тоже делает его легендой. Дело не в том, что Беня Крик налетчик. Дело в том, что Беня Крик приходит упорядочивать мир, разоренный отцом, мир, в котором отец грубил, хамил, а Беня Крик пришел наводить новые связи. Он очарователен. Вот это очарование никто не может сыграть. Все играют убийцу, бандита, а Беня Крик от бандитизма не получает никакого удовольствия.
Когда в знаменитом рассказе «Король» в сцене свадьбы его сестры Двойры он в отчаянии, что ему нарушают праздник, говорит: «Папаша, выпивайте и закусывайте, не обращайте внимания на эти глупости». А когда родоначальница слободских бандитов Манька оглушительно свистнула в два пальца, «Холоднокровнее, Маня, ― заметил ей Беня. ― Холоднокровнее. Вы не на работе».
В том-то и дело, что для него мир работы и мир пиршества очень тесно связаны, но при этом очень жестко разделены. Надо отдельно пировать и отдельно убивать. И когда в рассказе «Справедливость в скобках» оказывается, что убивать не надо, что бандитов Цудечкис стравил по ошибке, они начинают целоваться от радости. Им очень хорошо от того, что лишнего злодейства совершать не надо.
Вот что надо играть: милосердие, радость, а играют налетчиков. Поэтому ни сценической, ни кинематографической судьбы проза Бабеля не имеет, если не считать довольно удачной экранизации «Биндюжник и Король», и то только потому, что там стихи песен писал замечательный прозаик и переводчик Асар Эппель, который все-таки почти конгениально Бабелю сумел перевести это на театральный язык, а Алеников снял. В принципе, приходится признать, что если какая-то вещь сделана в жанре прозы, то, как замечал Шкловский, «зачем портить сделанную работу?». Давайте придем к мысли, что какие-то вещи остаются непереводимыми.