Михаил Пришвин

Нет, не правильно. Я вообще Пришвина очень люблю, в особености дневниковую его прозу, ну и «Кладовую солнца» — само собой. Но я не отношусь к его теоретическим, литературоведческим и вообще внеприродным наблюдениям с достаточной серьёзностью. У него — при всей моей любви к нему — господствует такое мировоззрение несколько зайцевское, несколько шмелёвское; он писатель скорее, конечно, этого ряда и этой категории. Не вполне, мне кажется, он всё-таки понимает мятущуюся, неспокойную и крайне тёмную, крайне запутанную душу Гоголя. Он человек уюта, человек обихода. Действительно, ему и природа — дом родной. И религия его — она такая несколько пантеистическая, скорее языческая, довольно уютная. В…

Их довольно много, и к ним я отношусь по-разному, но лучшим его произведением я считаю дневник как самое исповедальное произведение. Я очень люблю его многие тексты, такие, как «Весна света», такие замечательные зарисовки. Кстати, у него удивительно зоркий глаз, он замечательно все чувствовал, но я не большой любитель природы… то есть природоязыческого отношения к природе. Мне близок Пришвин «Осударевой дороги», то есть Пришвин, который рефлексирует над собственной жизнью. Мне кажется, что дневники — это лучшее, что им написано.

Видите ли, я не берусь соглашаться с этой мыслью Пришвина. Мне представляется, что Гоголь, он не от черта спасался. На самом деле у Гоголя была своя мессианская идея. Он был Гоголем, гением, он полагал, что он выдумывает Россию заново, и русскую православную церковь он тоже пытался выдумать. Но русская церковь отнеслась к этому резко негативно. Отец Матвей Лоскутов, насколько я помню, он же все время на Гоголя давил, и после «Выбранных мест из переписки с друзьями» самая резкая критика раздавалась в адрес… Нет, не Лоскутов, сейчас не вспомню. В общем, отец Матвей. Самая резкая критика раздавалась в адрес Гоголя из православной церкви. Гоголь очень болезненно переживал это непонимание. Да, Матвей…

Видите ли, советская власть в свои последние годы любила стариков и детей. Старики, культ старости — это всё было присуще и «Белому Биму», и так далее. Действительно, она сама старела, советская власть. И стариков она уважала. Им везде был почет.

Конечно, было и то, о чем писал Борис Васильев в «Вы чье, старичье?»

Было и пренебрежение, и равнодушие, и хамство. Но в принципе, старик был такой ключевой фигурой в советской власти. Экономически он хорошо не жил, но советская власть, скажем так, брала его сторону. И она сама постоянно по-стариковски брюзжала, когда молодые целовались, и по-стариковски негодовала, когда молодые одевались в узкие брюки.

Дети были любимыми…