Это как раз довольно просто, я об этом довольно много писал. Посмотрев в армии фильм «Завтра была война» (он тогда только что вышел, это была, кажется, первая картина Юрия Кары, чуть ли не дипломная работа его и Натальи Негоды, и всех остальных, там сыгравших), я задался вопросом: почему омерзительная эпоха сталинского террора породила несгибаемое поколение, а эпоха относительной свободы и гуманизма, эпоха 70-х, породила гнилое поколение? Неужели страх может служить орудием воспитания? Но ведь я знал всегда, что страх может служить орудием растления, ничем более. И вот я лет двадцать думал, пока мне не открылось: воспитывает не вектор, а масштаб. Что террор был первосортным и поколение, воспитанное им, было первосортным. А свобода была действительно жидкой, это была полусвобода, это была гибридная эпоха — 70-е годы. И поколение получилось полусвободным и половинчатым во всех отношениях — полуморальным, то есть знающим, где добро, а где зло, но постоянно нарушающим эти границы. Соответственно, сегодня, мне кажется, формируется отличное поколение, потому что эпоха стала беспримесно абсурдной. То есть она уже не гибридная, в ней действительно токсичность достигла уровня 30-х годов.
Это не значит, что она кровава, как в 30-е годы; нет, ведь токсичность эпохи определяется не только количеством жертв — она определяется количеством отступлений от правды, от здравого смысла, от закона человеческого. И поэтому мне кажется, что сегодня у нас есть шанс сформировать, воспитать таким образом новое первоклассное поколение. Потому что среда уже перворазрядна, и она действительно как-то выталкивает, вымывает из себя все сколько-нибудь талантливое. Происходит атака безошибочная, у системы опять заработал спинной мозг (головного у нее нет), у нее есть какая-то чуйка, как это называется в бизнес-кругах, какая-то волшебная интуиция, позволяющая все сколько-нибудь порядочное и симпатичное отторгать на дальних подступах. Так что, к сожалению, поколения воспитываются не террором и не свободой, а именно сортностью, масштабом, той самой чистотой порядка, о которой писал Хармс.
