Вы, безусловно, в этом правы. Но тут же. Это не расчет. Просто когда я читаю современных российских авторов, у меня возникает ощущение, что они себя загоняют за письменный стол пинками. Что книга написана либо потому, что издатель торопил. «Сейчас такая конъюнктура, тебя знают, пиши». Либо потому, что надо как-то напоминать о себе, не знаю. Либо потому, что вообще существует спрос на любую художественную литературу, и надо чем-то заполнять журнал, как заполняли его Некрасов с Панаевой (романом «Мертвое озеро»). Они еще, может быть, с удовольствием писали «Три страны света» – там чувствуется в романе (это история Поленьки и Каютина) запас любви молодой. А «Мертвое озеро» уже написано людьми, которые подустали друг от друга и от необходимости писать.
Большая часть российской литературы написана либо так, чтобы уложиться в цензурные условия (и не сказать ничего главного), либо так, чтобы написать еще одну книгу. Но я не чувствую в современной российской литературе той энергии заблуждения, о которой говорил Толстой. Это чувство, что ты спасешь мир. Помните, да: никто не знал, никто не просил, но ты прискакал на коне, машешь шашкой и сейчас будешь мир спасать. То есть я не чувствую, что авторам эта книга была насущно необходима. Мне вот, грешным делом, всегда казалось, что если ты можешь книгу не написать, так ты ее и не пиши. Если она не требует насущно, чтобы ты пустил ее в мир, чтобы ты пустил ее в мир, чтобы ты дал ей голос, то зачем? Ведь есть масса других занятий прекрасных, которые приносят, кстати говоря, гораздо больше денег.
Может быть, мне легче в том смысле, что у меня всегда, помимо этого, есть какая-то работа, которую надо делать, хочешь ты того или нет. Вот как сейчас мне надо писать, у меня договор жжет карман, главу о русской культуре в учебник истории ХХ века. Хочется или нет, но надо писать. Поэтому свои тексты пишутся под некоторым напором, потому что они прорываются на свободу сквозь какие-то внешние обстоятельства. Хочется написать, а не дают. Может быть, за этот счет. Кроме того, у меня действительно есть энергия заблуждения, мне действительно кажется, что я могу мир спасти, предупредить его о каких-то вещах. Я прекрасно понимаю, что это чушь собачья, но, наверное, надо. Без этой энергии мир не движется. Как писал – совершенно справедливо – про меня Алексей Иванов: «Быкова никто не спрашивает, но все равно он прискакивает и говорит, как с противником». Меня никто не спрашивает, но мне хочется. Сказано это было вполне доброжелательно.
Соответственно, я понимаю, почему иногда людям не хочется. Потому что это все равно что перед цунами мыть полы. Есть ощущение, что мир изменится. Он не кончится, не погибнет, но он изменится так необратимо, что все, написанное сегодня, не имеет никакого смысла. Но можно попытаться заглянуть туда, заглянуть подальше; написать то, что будет иметь смысл для этого постэсхатологического, посткатастрофического мира. Наверное, вот так.
Литература получается плохо, если ты пишешь ее без желания. А вот если ты одержим манией донести пусть идиотскую, пусть провинциальную мысль, то тогда есть какой-то шанс.