Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература

Почему Михаил Веллер в самом начале повествования «Приключения майора Звягина» сделал майора убийцей?

Дмитрий Быков
>250

«Гроссмейстер интеллектуальной прозы играет с вами»,— писал я когда-то в рецензии. Веллер — провокатор, и он читателя ставит перед очень сложным выбором. Звягин убил палача, казнил палача. Он уничтожил человека, который избежал справедливости. Вы готовы после этого доверять Звягину? Это сделано в первых страницах, в первой главе романа. Вам обожгли небо с первой главы. А дальше как вы будете читать — это ваш выбор. Есть же, понимаете, устойчивая точка зрения, которая считает, что Звягин — это антигерой. Что весь роман Веллера — это огромная, злая и опасная провокация. И что идея Веллера как раз — невозможно насильственное спасение, нельзя никого спасти насильно.

Но там же есть, я много раз об этом говорил, важный символ — соломинка. Звягин всегда появляется с соломинкой, он — та последняя соломинка, тот последний шанс, без которого ничего нет. Это как у Попова в «Новой Шахерезаде», когда там больного младенца, девочку, выставляют на мороз, и врач говорит: «Поскольку я — последняя инстанция между ней и смертью, я могу попробовать этот страшный опыт». И это последний способ её спасти. Он выставляет её на снег, происходит кризис, и она выживает. «Новая Шахерезада» в этом смысле вообще недооцененная вещь. Мне кажется, что Веллер действительно ставит жестокий эксперимент. Звягин же спасает тех, у кого альтернатива — смерть, как и в «Будем живы — не помрем», «Не родись красивой» — история, конечно, откровенно издевательская, но вопрос о насильственном спасении — это вопрос довольно скользкий в философии. Веллер отвечает, что, если в какой-то момент человека не спасти насильно, вы его погубите, просто. И если оставить палача без возмездия — это тоже вариант растления.

И у Кабакова, кстати говоря, в «Подходе Кристаповича» тоже есть эти идеи, что, если в какой-то момент не начать действовать,— это растление гораздо худшее, чем преступление, потому что бездействие тоже может быть преступным. Иными словами, в советской литературе конца 80-х — а именно тогда задуман Звягин,— идея действия, надежда в бозе, а сила в руце,— это идея важная, потому что интеллигенция терпела. Хватит терпеть, пора действовать.

Да, Веллер решил хлестнуть таким раскаленным бичом читателя. Это действительно книжка не для младенцев, она довольно рискованная, но надо сказать, что на меня она подействовала. Несколько раз в своей жизни я принял важное решение. Она же учит не убивать, она же учит одному: не будьте терпилой, хватит терпеть, делайте уже что-нибудь. Это же не призыв к убийству, это такой эксперимент с читателями. Да, жестокий, да, рискованный. Я поэтому, собственно, и написал тогда о «Майоре Звягине», что маскируется под беллетристику чрезвычайно серьезная и опасная книга. Именно после этой рецензии мое знакомство с Веллером началось: он её прочитал и пришел в «Собеседник» с бутылкой. Просто мне очень понравилась книга. Она меня взорвала, но она дико мне понравилась.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Не являются ли произведения Бориса Акунина высокой пародией на книги Дарьи Донцовой?

Нет, произведения Акунина являются высокой пародией на тексты русской классической литературы, в частности, на «Штабс-капитана Рыбникова» в «Алмазной колеснице». Тут вот какая вещь. Все писатели, имеющие амбиции учительские, до известного момента пишут паралитературу или беллетристику, чтобы сделать себе имя. Сделав это имя, они осуществляют более серьезные замыслы, начинают проповедовать.

Это, знаете, как Веллер как-то, в свое время, чтобы привлечь к себе внимание, написал несколько совершенно порнографических рассказов, они, значит, попали в редакции журналов, а еще они были в таких папках ядовитого цвета, и имя Веллера запомнилось. После этого серьезные тексты, которые…

Кто из российских писателей способен внушить желание жить?

Геннадий Головин (не путать с Эженом Головиным, явлением совершенно другой природы). Геннадий Головин был писателем очень странной судьбы. Родился, как и Саша Соколов, в дипломатической семье – по-моему, в Канаде. Жил всю жизнь в России, мало кто его знал. Но на уровне языка – это чудесное явление абсолютно.

Если мне надо зарядиться здоровой злостью и энергией борьбы, то Веллер, конечно. В особенности «Дети победителей».

Естественно, что Головина печатала «Юность», его более-менее знали семидесятники. Но, как и многие авторы той поры, он канул в начале Перестройки. А вот у Веллера есть рассказ, который лучше всего описывает психологию людей 1947 года рождения: мы дети…

Что вы думаете о теории Романа Михайлова о том, что все старые формы творчества мертвы, и последние двадцать лет вся стоящая литература переместилась в компьютерные игры? Интересна ли вам его «теория глубинных узоров»?

Я прочел про эту теорию, поскольку я прочел «Равинагар». Это хорошая интересная книжка, такой роман-странствие, и при этом роман философский. Нужно ли это считать литературой принципиально нового типа — не знаю, не могу сказать. Каждому писателю (думаю, это как болезнь роста) нужна все объясняющая теория, за которую он бы всегда цеплялся. Неприятно только, когда он эту теорию применяет ко всему, и о чем бы он ни заговорил, все сводит на нее. Помните, как сказал Вересаев: «Если бы мне не сказали, что предо мной Толстой, я бы подумал, что предо мной легкомысленный непоследовательный толстовец, который даже тему разведения помидоров может свести на тему любви ко всем». Слава богу, что…

Каких авторов вы порекомендовали бы для укрепления уверенности в себе?

Домбровского, Лимонова, Драгунского (и Виктора, и Дениса) – людей, которые пишут о рефлексии человека, вынужденно поставленного в обстоятельства большого испытания, большой проверки на прочность. Вот рассказ Виктора Драгунского «Рабочие дробят камень». Денис Драгунский вообще весь способствует воспитанию уверенности в себе. Ну как «воспитанию уверенности»?» Видите, Денис вообще, на мой взгляд, великий писатель, сегодняшний Трифонов.

Я знаю очень мало примеров (наверное, всего три), когда литературный талант отца так полно воплотился в детях. Это Драгунский – Виктор, Ксения и Денис. Это Шаровы – Александр и Владимир. Это Радзинские – Эдвард и Олег. Потому что Олег и Эдвард…

Почему Михаил Веллер не любит Николая Гоголя?

Никогда в жизни не слышал от него таких слов. Надо спросить, я, в общем, слава тебе, господи, имею возможность набрать Веллера и спросить: «Миша, почему ты не любишь Гоголя?» Но это, по-моему, неправда. Потому что Гоголя он, судя по его творчеству, обожает. Он очень многому у него научился. Да и потом, человек, который окончил Петербургский университет, который жил в центре Петербурга десять лет, едва ли может к Гоголю – автору «Невского проспекта» и «Шинели» – относится без благоговения. Петербург в значительной степени придуман Гоголем, как придумана им Украина. Гоголь – создатель топосов, раскрепоститель национального духа, как он сам о себе говорил. Выпускатель наружу национального духа.…

Есть ли связь между сборником Веллера «Хочу быть дворником» и романом «Бомж» – в первой книге герой хочет уйти от общества и видит в этом счастье, а во второй бомж это сделал и теперь жалеет?

Нет, так бы я не сказал. Веллера всегда интересовала, привлекала роль социального аутсайдера. Он вынужденно часто бывал в этой роли, потому что не хотел зарабатывать на жизнь продажей дара. Поэтому он занимался рискованной и опасной работой, вплоть до перегонов скота. Некоторое время работал с электропилой, на чем заработал огромный шрам через все колено. Веллер много раз выпадал из социума, он не хотел в этом социуме жить. Когда он  зарабатывал кладкой каминов в Эстонии, когда он занимался разной степени тяжелыми физически строительными работами, он зато покупал независимость.

Я не думаю, что «Бомж» – это привлекательный для него социальный статус, а вот «Хочу быть дворником» –…